Случай на постоялом дворе - Сергей Дмитриевич Юров

придет да скосит! – отозвался Парамон. – Всем там быть, кому раньше, кому позже!

Я облачился в домашнюю одежду и присел к игорному столу. Гости о себе рассказали немного. Куцые сведения дали мне понять, что они занимались разъездной торговлей свечами и мылом по ближней и дальней округе. Отведав после игры сытного ужина, они распрощались с нами и отправились по своим делам…

Июля 20 дня 1830 года. Столоначальник поверил очередному доносу Миловидовского и лишил меня места. Теперь в уездном суде я обыкновенный писарь, как какой-нибудь сын дьячка. Конечно, не стал этого терпеть, написал жалобу, пообещали разобраться… Но известно, колесо жалобщика вращается со скрипом, не торопится.

Июля 22 дня 1830 года. Жена который день не находит себе места, порой просто-таки в бешенстве. Деньги от продажи особняка закончились. Ходьба по лавкам в Красном ряду с его красивыми нарядами и женскими безделушками осталась в прошлом. Мы живем – да что там живем! – существуем на мое незначительное жалованье. Бывают же такие подлецы, как Миловидовский!.. Калерия грозится пристрелить доносчика, но это, я так понимаю, от избытка чувств… Хотя…

Июля 23 дня 1830 года. Младшим столоначальником назначили Дегтярева, а не Миловидовского. Эта гадина не добилась своего!.. К нам в дом зашла соседка и предложила Калерии купить соломенную шляпку. Вещица ей понравилась, и она отправилась в нашу комнату за деньгами. Но их не хватило. Я увидел, как дрогнуло ее правое веко, когда она проводила соседку – верный знак крайнего неудовольствия. К вечеру она вышла из дома прогуляться на свежем воздухе. Уже смеркалось, когда вернулась назад. Ее лицо было бледно, глаза горели.

– Я только что убила Миловидовского, – сказала она. – За мной гонятся.

– Зачем? – вскричал я. – Я же написал жалобу, меня бы наверняка восстановили в должности.

– Я ничего не могла с собою поделать!

Едва она это произнесла, как в дом влетел полицейский служитель и начал крутить ей руки. У меня потемнело в глазах, я схватил первое, что подвернулось под руку – тяжелый столярный молоток. Мой удар был сильным и точным. Полицейский свалился на пол с пробитой головой и захрипел в предсмертных конвульсиях. Я убил человека!.. Мои руки тряслись, ноги словно приросли к полу. Сдвинула меня с места Калерия, влепив оглушительную пощечину… Наши сборы были недолги. Пока Пафнутий запрягал лошадь в повозку, а жена складывала вещи в баул, я успел попрощаться с матушкой. Она поцеловала меня в лоб и горько разрыдалась.

Августа 15 дня 1830 года. Все эти дни не обращался к дневнику – не до того было. Я и Калерия теперь вне закона. Тем же вечером, когда она убила Миловидовского, а я взял в руки роковой молоток, мы примкнули к преступной шайке, обитавшей в одном из мещанских домов на окраине города. Ее главарем был тот самый Парамон, который в конце июня играл в нашей гостиной в штосс! Синий была его кличка, от фамилии Синев. Не мылом промышлял здоровяк, а грабежом и кражами. Первый муж Калерии, оказывается, занимаясь мелкой торговлей, не брезговал скупать краденое. В том числе и у Синего, мать которого была родом из Борисоглебска… Я выгляжу потерянным, мне трудно свыкнуться с новым житьем-бытьем, Калерия же с первого дня в шайке повела себя так, будто рождена была разбойницей.

Августа 30 дня 1830 года. В шайке шесть человек – Синий, мы с Калерией, наш кучер Пафнутий, Захар и Прохор, моршанский мещанин, сбежавший из города после того, как пырнул шилом частного пристава… Меня с Калерией ищут, за наши головы назначена награда. Все кончено, к прежней жизни возврата нет. Первые дни осознание этого пугало, жгло в самое сердце. Теперь отпустило немного… Шайка занимается тем, что грабит купцов по дорогам, наведывается с визитами к крестьянам-богачам, куролесит на ярмарках. Простой люд сочувствует Синему, поднял его на пьедестал, мол, богатых, молодец, шерстит, зажравшихся, так им и надо!

Сентября 10 дня 1830 года. Я люблю Калерию не меньше, чем в начале. Любит и она меня, я это чувствую, я это вижу. Два дня назад Прохор посмеялся надо мной, назвав тряпкой. Я не успел глазом моргнуть, как Калерия уперла ствол пистолета насмешнику в челюсть.

– Еще слово, и ты покойник! – прошипела она так, что даже мне сделалось не по себе.

Прохор застыл, боясь шевельнуться, только его зеленые глазки бегали из стороны в сторону.

– Что, – хлопнул его по плечу Синий, – схлопотал?.. Она такая, с ней шутки шутить не советую. Первый муж Калерии перегнул с ней палку, и оказался под колесами экипажа. Она и тебя, Прошка, приголубит, ежели что…

Калерия тотчас призналась мне, что гибель мужа на ее совести. Она лишила его жизни «за грубость, неуважение, за нелюбовь». Отчаянная женщина! Сколько же в ней страсти и огня?!

Сентября 20 дня 1830 года. Узнал всю подноготную Синева. Родился он в Козлове, в семье мещанина. Отец торговал по базарам вразнос, шибко запивал, бил смертным боем мать. Как-то по зиме в пьяном виде свалился в овраг, да так и остался в нем, замерз до посинения, до смерти. Мать, не прошло и года, повторно вышла замуж. Так у Парамона появился отчим. Рук с матерью тот не распускал, зато невзлюбил светловолосого мальца, походя отвешивал ему затрещины, трепал за уши, хлестал веревками. Парамон терпел побои, пока не вошел в силу. Однажды ночью подстерег отчима у того же оврага и саданул ему по темени топором. Убийцу искали, но не нашли.

Местный разбойник Коршун догадался, что топориком по-над оврагом орудовал Парамон. Он переговорил с ним по душам, и парень с легкостью согласился влиться в его шайку. Она успешно действовала на протяжении ряда лет, бывала в Петродаре, Борисоглебске, Усмани. Но неожиданно в пригородной козловской слободе попала в засаду – Коршуна предал один из его дружков, обиженный им когда-то. Только один уцелел – Синий. Претворившись мертвым, хитрец улучшил момент и, юркнув в кусты, оставил полицейских в дураках.

Оставлять вольную разбойничью жизнь Парамон не собирался, мать к этому времени умерла, дом сгорел – в него ударила молния. Через некоторое время он сколотил собственную шайку. Первым его дружком стал Захар, по кличке Плюха, тыривший по мелочи на городских рынках. В Борисоглебске нашелся еще один удалец – Кузька, по прозвищу Кутерьма. Троица не брезговала ничем – воровала, грабила, вымогала. При этом почти всегда оставляла за собой кровавый след. Так и шло, пока в мае этого года Кутерьма не погорел на простом деле. И если бы не