Пролог (сборник) - Эдуард Веркин

– Но канава-то была?

Сестрорецкий пренебрежительно бросил тетрадку на стол. Он всегда так, считает, что только он мастер, а остальные так себе, далеко и вокруг. Поэтому я не люблю с ним в лавке дежурить, лучше одному, чем с Сестрорецким.

– Канава, нищета, непризнанность, – произнес Сестрорецкий с оправданным пылом. – Я в тишь войду – и стихну, был и нету – вот к чему должно стремиться!

– У меня канавой первая глава заканчивается, – осторожно напомнил я.

– Вот видишь, – тут же привычно поморщился Сестрорецкий. – У тебя нет еще прочного сочинительского опыта. Вместо того чтобы приберечь канаву на финал, ты школярски использовал ее уже в первой главе. А в третьей у тебя что? У тебя главный герой вроде как спасает ребенка, а мужики его за это бьют поленьями? Логика где, а?

– Мужики просто настроились уже, – объяснил я. – Надо было кого-то бить. Старосту бить нельзя, начальство все ж, жену его неудобно, баба потому что, я еще мал. Вот они грамотея и побили.

– Не знаю, – покачал головой Сестрорецкий. – Не знаю, не знаю, неубедительно…

На Сестрорецкого села муха, он ее согнал.

– Неубедительно. А потом… – Сестрорецкий не унимался, потрогал мою тетрадь пальцем уже брезгливо. – А потом у тебя же фантастика. Фантастика – не наш метод, ты не забыл?

– Где же там фантастика? – не понял я.

– Там сплошная фантастика. – Сестрорецкий щелкнул пальцем по обложке. – У тебя хромоногий бродяга декламирует какие-то там стихи – и отчитывает ведьму! Это бред и сказки.

Сестрорецкий почесался и повторил:

– Это бред, сказки и вредное мракобесие!

Сестрорецкий разбушевался. Муха снова на него села.

– Фантастика есть тупик и мозговое растление, – заявил он. – Тебе что на семинаре говорили? Фантастика уводит людей с торного созидательного пути в зловонные болота эскейпизма! Ты хоть представляешь, что такое ведьма?!

– Я видел… – попытался я возразить.

– Да ничего ты не видел! – отмахнулся Сестрорецкий. – В феврале на площади жгли, ты же не пошел смотреть! А я пошел! Настоящий художник должен находиться в гуще жизни! В гуще, не на обочине. Вот ты на ведьму смотреть не пошел, а зря, тебе это полезно было бы. Пятеро здоровенных мужиков удержать не могли! У зрителей кровь через поры от ее голоса выступала, лошади падали и умирали, я в штаны наделал, вот что такое ведьма!

Сестрорецкий вытянул ноги, положил их на табуретку. Взял мою тетрадку, свернул в трубку, убил ею настырную муху.

– Лучше бы статусов еще написал, – сказал он мне. – Статусы хорошо разбирают, а этот твой рассказ… Кому сейчас нужны рассказы?

С улицы налетел ветер, в открытые окна ударила пыль, под потолком взметнулись и опали оранжевые вихри. Труп мухи сдуло на пол.

Я чихнул.

Мы сидели в будке на краю торговой площади, немного дежурили. Мы тут каждый день дежурим по очереди, летняя творческая практика. В этом году на площади вот сидим, а на следующем курсе в разъезд отправимся, в поля. Макарьев – городок маленький, но летом тут торговля. Ярмарки часто и вообще. Народу много, заказов тоже много, не голодаем. Дежурим по двое всегда, поэт и прозаик. Поэт обычно по поздравлениям, прозаики по болезням, в Макарьеве часто ноготь врастает, люди мучаются, ненавидят каждого встречного-поперечного, отсюда порча. Порчи много, отписываем помаленьку.

Статусы продаем. Статусы короткие, их можно и наизусть запоминать. Работа и труд все перетрут. Видит око, да глаз неймет. Будь здоров, паси коров. Народная мудрость.

– Ведьму нельзя вычитать, – со знанием дела повторил Сестрорецкий. – Исправить ведьму может только хороший костер. Или осиновый кол. Или голову отрубить. Никакие стихи не могут.

Сестрорецкий поставил в пыли, собравшейся на столе, восклицательный знак.

– Весной был благотворительный поэтический марафон, помнишь, в зеленом зале? – спросил он.

Я помню, я тоже там в зале сидел, на седьмом ряду у стены. Поэты остервенело читали стихи и размахивали руками, я бы поспал, но периодически наш мастер предусмотрительно звонил в колокол.

– Лучшие наши поэты читали свои лучшие стихи, – продолжал Сестрорецкий. – Лучшие, ты понимаешь? Я сам там был. Я читал свое «В твой светлый час…»

Сестрорецкий тут же стал вслух читать, правильно, выцветшим поэтическим голосом подчеркивая стихотворный размер:

В твой светлый час

Собрались мы

В кругу друзей среди зимы

В тот светлый час

В тот светлый миг

Когда сияние воздвиг…

К счастью, на площади заблеял баран. Сестрорецкий бросил читать и выставился в окно лавки, он забыл про стихи, а на лице у него образовалась надежда. Это потому что во вчерашнее дежурство в грамотейскую будку заглянул местный мостник, заказал оду к своему пятидесятилетию и в качестве платы выставил барана. Теперь Сестрорецкий тоже мечтал о баране. Мясо, шерсть, рога.

Сестрорецкий замолчал, затаил дыхание, но заказчик с бараном так и не появился. Сестрорецкий разочарованно пнул табуретку.

– Двадцать шесть часов лучшие поэты читали свои лучшие стихи, – сказал он. – Поэтический марафон, он проходил под девизом «Смерть овражным древоточцам». И что ты думаешь? Хоть один древоточец сдох? Нет, как жили в овраге, так и живут. Если уж двадцать два поэта не смогли выжить даже одного паршивого древоточца, то что говорить о ведьме?

– Но я видел, – возразил я. – Собственными глазами…

– Собственными глазами… – передразнил Сестрорецкий. – Разве можно в наши дни доверять собственным глазам?

– Но это правда. Я видел, как грамотей…

– Правда то, что ты дурак. – Сестрорецкий ухмыльнулся. – Только дурак может пойти в грамотеи добровольно, по своему хотению.

Я пожал плечами.

– Ты у нас один такой, наверное. – Сестрорецкий постучал себя по лбу. – Доброволец…

– А ты?

– Я? – Сестрорецкий печально вздохнул. – Когда мне было семь лет, я по глупости сочинил дразнилку: «Моя сестра Елена, тарам-папам-папам, похожа на полено, парам-папам-папам». За это через год она отдала меня проезжему грамотею. И вот я здесь. Какой дурак станет поэтом по своей воле?

В лавку вошел мужик. Стоял, сиволапо глядел на разложенные статусы. Выбирал вроде как. У нас статусы по цветам разложены: красное – удача, желтое – здоровье, синее – чтобы достаток в дом.

– Здравствуйте, у нас широкий выбор, – сказал Сестрорецкий мужику. – Все возможные статусы. Бриллианты мудрости, жемчужины бесед. А если хотите всклад, то вам ко мне. Я поэт, сочиняю в рифму и недорого. Вам поздравления? Или наоборот? Могу предложить отличные некрологи и эпитафии…

– Мне бы это… – Мужик поежился. – Это…