Ева и её братья - Елена Леоновна Барбаш

29. Он женился только в 1958 году, а в 59-м родился Моше. Верный традициям семьи, отслужив в армии в танковых войсках, он отправил заявление о приёме в Моссад. И, пройдя все испытания, был принят.

Моше набрал номер отца. Тот ответил сразу.

– Я был там, отец.

– Как это случилось, почему?

– Я всё расскажу при встрече.

Похороны были торжественны. Собралось много народу. Все друзья, кого успели оповестить и кто был в центре страны. Израильтяне не хоронят своих мертвецов в гробах, только если прах повреждён. Гроб, покрытый флагом, несли шестеро солдат. Ещё шестеро дали залп в честь погибшего. С огромного портрета, напечатанного за ночь, улыбаясь, смотрел голубоглазый рыжеволосый юноша, который, казалось, не понимает, какое всё происходящее имеет к нему отношение. Портрет был сделан с фотографии на присяге.

Сначала выступало армейское начальство. Потом слово взял Амир. Он начал было говорить, но пошатнулся и упал, потеряв сознание. Моше не успел его подхватить, так неожиданно всё произошло. Вызвали скорую. Моше поехал с отцом в больницу. В реанимацию его не пустили. Он остался ждать врача в холле.

Присел на неудобный пластиковый стул, голова его опустилась на грудь. Почти сутки без сна (и какие сутки!) дали о себе знать. Моше лихорадило. Обрывки мыслей, сменяя друг друга, проскакивали в его помутнённом сознании. Внутренние предохранители не давали сосредоточиться на ужасной смерти сына и переводили стрелки на более безопасный путь: кто виноват в случившемся. Получалось, что виноваты все. И он в том числе. Сколько оружия он пропустил из Сирии в Ливан? Так что эти рельсы тоже вели к катастрофе. Чувство вины не давало вздохнуть полной грудью, и снова появился раскалённый гвоздь, выжигающий мозг.

Он потерял счёт времени. Два раза к нему подходила администратор и предлагала кофе.

Наконец вышел врач. Обширный инфаркт, но жить будет. Сделали всё возможное и будем делать всё возможное и невозможное. Сегодня точно никаких посещений, завтра звоните. Оставил свой номер мобильного.

Моше молча пожал ему руку, вызвал такси и поехал домой. Там он выпил коньяку и провалился в тяжёлый мутный сон.

Во сне он не помнил, что сын умер. Его живой сын шёл по улице с маленькими покосившимися деревянными домишками, совсем не похожими на израильские. Вокруг летали белые хлопья. Но не снег. Ужас сковал Моше. Он хотел проснуться и не мог. Если бы он сумел проснуться, то всё бы кончилось хорошо. Между тем Исаак вошёл во двор одного из домов. Моше пытался кричать ему, чтобы он остановился, но кричал он беззвучно, и Исаак не слышал. Во дворе лежали мёртвые искалеченные люди. Среди них – женщина с рыжими волосами. Исаак опустился на землю рядом с ней… Моше подбросило. Несмотря на кондиционер, он был в холодном поту.

Моше узнал этот сон. Он раньше часто снился ему. Только по этой улице шёл он сам. Но никогда не заходил ни в один двор. Знал, что почему-то этого нельзя делать. Жуткая реальность, раздирая сердце, снова навалилась на него. Он понял, что без снотворного ему не заснуть. Но снотворного не было. Только анаша.

Ливан. 2006 год

Ливанская война шла уже без малого месяц. Главреду «Военно-промышленного обозрения» позвонили его высокие покровители и сообщили, что, так сказать, полевые испытания изделия прошли более чем успешно и надо бы осветить этот факт в «Обозрении», потому что он однозначно повысит продажи. И главред скомандовал Еве лететь в Ливан вместе с миссией ООН, как только режим прекращения огня вступит в силу. Он спокойно принял новый Евин роман с Коньковым – может, в глубине души и сам хотел расстаться: больно хлопотно иметь такую любовницу. В командировку Еву он послал вместе с Николаем Симаковым, редакционным фотографом.

Ева вообще-то от этой поездки пыталась увильнуть – так ей не хотелось ехать на край света, расставаться с Сашей. И вообще какое-то предчувствие было неприятное. Только и успокаивало, что вместе с Колей.

За годы работы в своём «Военно-промышленном обозрении» единственным добром, которое Ева нажила, стал Николай. Она никогда не думала, что сможет так искренне, без заигрываний и вечных хороводов, дружить с мужчиной. Наверное, фокус был в том, что Коля с самой первой встречи не реагировал на Еву и её штучки привычным ей образом, а как-то сразу взял над ней опеку – совсем как старший брат, которого ей всегда не хватало. Ну а Чечня и чудесное спасение из плена, организованное Колей, дружбу эту укрепили, если не сказать зацементировали.

Ева знала и любила Колину жену Свету и двоих его славных близняшек-восьмилеток: Петра и Павла. Коля был отличный фотограф-репортажник и надёжный друг.

Ева с Колей и другими российскими журналистами прилетели в Тель-Авив, где их уже встречали. Прямо из аэропорта на автобусе двинулись в сторону ливано-израильской границы. В сопровождении солидного военного эскорта, разумеется. Ева задремала.

Сквозь дрёму она слышала обрывки неспешного разговора сидевших по соседству коллег – они комментировали всё, что мелькало за окном. А там фантастические виды перемежались с промышленными зонами и городками, застроенными типовыми уродливыми домами. Коллеги говорили о том, что Израиль – страна бедная и провинциальная. И бесконечные войны истощают и без того ограниченные ресурсы. Кто-то сказал, что европейцы расплатились Израилем за Холокост. А у палестинцев, которые в Холокосте не участвовали, согласия никто не спрашивал. И теперь они пострадавшие.

Но тут в их разговор вломился мужской голос с ярким одесским акцентом:

– Да бросьте, дамочки! Может, и не богатая – смотря с чем сравнивать, – но уж точно не провинциальная. Это ж такая особенная земля, таки надо это понимать.

Ева приоткрыла глаза. Это вмешался охранник – помимо внешнего эскорта внутри автобуса сидел колоритный израильтянин с длинной бородой, в вязаной кипе и с автоматом.

На секунду повисла пауза, как если бы на чистом русском языке заговорило мраморное изваяние. Но коллеги быстро опомнились.

– Конечно, – ответили они, – Святая Земля. Всё знаем, кэп.

– А раз вы всё знаете, где были ваши пострадавшие палестинцы, когда Господь даровал Тору или разрушал свой Храм? Совершенно верно – предавались в пустыне разврату и приносили детей в жертву Баалу. А во что они превратили эту землю, пока здесь жили? Вырубленные леса, комары, болота, уныние и пустыня. А теперь посмотрите направо, – с лёгкой полуулыбкой тоном экскурсовода добавил охранник.

Проезжали как раз рукотворный сосновый лес с капельным орошением, что на Иерусалимских холмах…

– А ведь тут каждая сосенка высажена, к каждой трубка с водой подведена, –