Ваш мозг. Что нейронаука знает о мозге и его причудах - Марк Дингман

После такого Джини не только понятия не имела, как общаться с людьми, но и почти не распознавала звучащую поблизости речь. Вызволив девочку из заточения, врачи и исследователи попытались обучить ее навыкам общения. Проверки показывали, что Джини способна освоить язык, а тесты на IQ – что ее психика находится на уровне 5-8-летнего ребенка.

Вскоре Джини добилась первых успехов. Примерно через 9 месяцев после того, как ее забрали из дома, она научилась складывать вместе по два слова. Например, «хотеть молоко» или «оранжевый дверь». Еще через четверть года она научилась связывать вместе 3–4 слова и говорить сочетаниями вроде «маленький коричневый перчатка». Еще через год она начала пользоваться глагольными фразами, например «любить пить молоко».

Исследователи возлагали на нее большие надежды. Джини осваивала язык медленно, но постепенно нагоняла потерянные годы.

Большинство детей, достигнув этого этапа речевого развития, делает резкий скачок в освоении речевых навыков. Это явление порой называют «языковым взрывом». Обычно он происходит у детей в возрасте 18–24 месяцев17. В это время стремительно расширяется словарный запас, а также осваивается грамматика. Речь детей все еще неуклюжа, но постепенно усложняется. К 3 годам ребенок довольно ясно выражает свои мысли. Родителей всегда поражает скорость, с которой ребенок в этом возрасте усваивает язык. Еще в 2 года малыш еле-еле связывал друг с другом пару слов, а в 3 уже превратился в полноценную, пусть и юную личность.

К сожалению, Джини «языковой взрыв» обошел стороной. Через 7 лет ее словарный запас включал в себя несколько сотен слов, однако она продолжала разговаривать короткими фразами. Девочке с трудом давалась грамматика – например, она не могла спрягать глаголы. А еще не понимала значения предлогов и местоимений. Ее речевые способности так и остались на уровне маленького ребенка. Увы, дальнейшая жизнь Джини была полна трудностей.

Десятки лет она проводила в приютах и детских домах. В конце концов ученые потеряли к ней интерес и она оказалась в забвении. Где Джини сегодня, почти никому не известно.

Случай Джини и другие похожие истории убедили ученых, что головной мозг способен усваивать некоторые языковые принципы лишь в определенном возрасте. Получается, в нашей жизни есть время, когда мозг особенно восприимчив к речи. Если его упустить, затем язык будет даваться намного тяжелее. Ученые спорят, как долго длится этот период, но принято считать, что способность к изучению языков значительно ухудшается к подростковому возрасту18.

Связь между возрастом и языковыми способностями особенно заметна во время изучения иностранного языка: если ребенок начинает осваивать его в раннем возрасте, то нередко овладевает им на уровне носителя. Если же начать обучение в 7-8-летнем возрасте, то речь ребенка, скорее всего, будет очень отличаться от речи носителя языка. От некоторых отличий ему, возможно, так и не удастся избавиться19.

Как бы то ни было, второй язык может выучить даже взрослый – пусть ему и придется приложить для этого намного больше усилий. Некоторые исследователи уверены, что так называемый сензитивный период развития – это всего лишь самое (а не единственное) подходящее время для изучения языка. (Речь, конечно, о случаях, когда человек хотя бы иногда слышит чужую речь, а не отрезан от общества, как Джини.)

Пока неясно, какие особенности мозга позволяют детям быстрее осваивать язык. Возможно, в раннем возрасте нейронные сети податливее и проще подстраиваются под язык. Если нам удастся понять, почему мозг так восприимчив к языку в определенном возрасте, мы сумеем разобраться, как мозг вообще осваивает речь – инструмент общения, отличающий человека от других живых существ. Или, по меньшей мере, разработаем полезные советы для тех, кто пытался – и не смог – выучить иностранный язык в зрелом возрасте.

Было обычное утро 2004 г. Малкольм Мьятт готовил себе завтрак и даже не подозревал, что вскоре его жизнь кардинально изменится. Сначала он заметил необычную слабость в левой половине своего тела. А затем нехарактерную неуклюжесть – поднявшись по лестнице, он расплескал полкружки кофе.

Так Мьятт столкнулся с ранними симптомами серьезного инсульта. К счастью, инсульт оказался не смертельным, однако личность Малкольма изменилась удивительным – пусть во многом и необъяснимым – образом.

Инсульт происходит, когда нарушается приток крови в мозг – обычно из-за кровяного тромба, который перекрывает кровоток (реже из-за внутримозгового излияния). В итоге мозгу не хватает крови и, соответственно, кислорода. Всего через несколько минут после этого нейроны начинают гибнуть. Последствия гибели нейронов зависят от того, какому участку мозга не хватило крови. Если была обделена зона, отвечающая за движение (а за него отвечает большая часть мозга, поэтому после инсульта чаще всего страдает моторика), то у пациента может ослабеть или онеметь какая-то область тела. Обычно последствия затрагивают лишь половину тела, поскольку инсульт чаще всего поражает только одно полушарие мозга, а за большинство движений той или иной части тела ответственно противоположное ей полушарие (например, левое полушарие мозга отвечает за произвольные движения правой рукой).

Инсульт Мьятта в основном повлиял на правую переднюю долю его мозга. Поначалу врачи не были уверены, что он выживет. После инсульта мужчина восстанавливался целых 5 месяцев. Когда Малкольм наконец покинул больницу, он не мог шевелить левой рукой и передвигался с помощью трости. Его кратковременная память также не работала должным образом. Заметнее всего было то, что он перестал испытывать чувство, которое многие из нас считают основным и, возможно, особенно важным для любого человека. Грусть.

После инсульта Мьятт заявлял, что просто не может грустить. «Я помню, как грустил до инсульта, – говорил он, – но больше такого не случается»1. Теперь он все время улыбался, а люди стали называть его Счастливчиком. Мьятт умер в 2017 г. в возрасте 72 лет. К сожалению, нельзя сказать, как неспособность грустить сказывалась на его здоровье; даже если и пагубно, он все равно не мог расстроиться по этому поводу. Каждый раз, когда мужчину спрашивали о произошедших в нем изменениях, он отвечал, что не против подобного положения дел (и в целом доволен своей жизнью). Но что, если мозг просто не позволял ему отзываться о своем положении плохо? Или же пример Мьятта доказывает, что человеку намного лучше живется без грусти?