Успеть до захода солнца - Нора Робертс

А он всегда принимал такой вызов.

Когда Билли Джин выпроводила последних посетителей и завершила привычные дела перед закрытием «Салуна», ее ноги едва ли не тявкали, как нервный джек-рассел-терьер ее матери.

Ей хотелось поскорее вернуться домой и лечь в постель, хоть и пустую, потому что несколько дней назад она выставила за дверь своего бойфренда (лживого, никчемного ублюдка).

Еще ей не терпелось добавить вечерние чаевые в свой Фонд красного платья.

Она увидела его, когда что-то покупала онлайн, и сразу запала. Теперь каждый день она заглядывала в свою корзину и любовалась им, и вот, по ее расчетам, сегодняшние чаевые позволят нажать клавишу «Купить».

Сто сорок девять долларов и девяносто девять центов.

Дороговато для платья, думала она, выключая свет. Но только не для этого платья. К тому же оно было наградой за тяжелую работу и символом ее нового статуса одинокой женщины.

Она наденет это красное платье в следующий свободный вечер, может, даже пойдет в «Кораль» потанцевать и немного выпить. Тогда и посмотрим, кто чего стоит, решила она, с горечью вспомнив своего бывшего.

Она вышла на холод. Услышала в тишине хруст гравия под ногами. Сегодня она позволила последней группе клиентов задержаться чуть дольше положенного. Зато добавились те чаевые, те самые чаевые.

И она сможет поспать утром дольше, если захочет.

Ей нравилось работать в последнюю смену.

Билли Джин села в свою тачку – компактный, подержанный внедорожник, за который она платила уже целую вечность. Но он везет ее туда, куда она захочет, и обратно.

Из Бодин-Тауна, как называли комплекс местные, с его ресторанами, магазинами и офисами, она выехала по грунтовым дорогам, извивавшимся среди темных домиков и леса, на неровную, в рытвинах, дорогу и пожалела из-за изматывающей тряски, что перед выходом не заглянула в туалет.

Но раз она выехала на мощеную дорогу, то можно было прибавить скорость. Ее маленькое авто прыгало не хуже кролика, а в ночное время дорога такая же пустая, как летним утром.

Через пятнадцать минут, сказала она себе, будет дома.

Тут ее тачка дернулась, кашлянула пару раз и сдохла.

– Черт побери! Что такое?!

Зарычав от досады, Билли Джин повернула ключ зажигания, подкачала бензин. И, не видя никакого результата, ударила ногой по колесу.

Что же теперь делать, дьявол побери?

Она немного посидела, закрыв глаза и стараясь взять себя в руки. Вылезла из машины, подняла капот. Снова выругавшись, вернулась в кабину и схватила фонарик, лежавший в бардачке.

Она могла заменить шину – и не раз меняла. Она знала, как налить воду в радиатор, а бензин – в бак, проверить аккумуляторный кабель. И все. Больше она ничего не умела. С таким же успехом она могла смотреть на неисправный ракетный двигатель.

Оставив капот поднятым, она пнула ногой переднее колесо и достала телефон из сумочки, лежавшей на переднем сиденье.

Ее первой мыслью было позвонить Чеду – лживому обманщику, никчемному ублюдку. Потом вспомнила, что они разошлись. Думала связаться с одним из ее разведенных родителей, но они жили слишком далеко.

Она размышляла, что лучше: найти круглосуточный дорожный сервис или позвонить подруге Сол. Сол была ближе, но…

Тут она услышала гул мотора, увидела свет фар и подумала: слава богу!

Грузовик затормозил и остановился позади ее машины. Билли Джин подбежала к окошку водителя.

– Похоже, вам нужна помощь, – сказал он.

– Я буду очень признательна, – ответила она с самой обаятельной улыбкой.

1992 год

Наступил и прошел еще один День благодарения. Элис вела счет дням по квадратикам и числам в календаре. Ее тюремщик не забрал его – пока. Она отмечала дни и старалась, очень старалась представить себя дома за большим столом, в кругу своей семьи.

Мама жарит двух больших индеек – одну для работников ранчо. Если постараться, то можно ощутить запах, наполняющий кухню. Дедушка жарит говядину, а бабушка глазирует окорок. Ее любимый.

И все обрезки тоже. Картофельное пюре, сладкий картофель с маршмеллоу, зеленые бобы, брюссельская капуста – все это она не любит. Любит бисквиты и мясную подливку.

Она бы приготовила брусничный соус. Ей нравилось смотреть, как лопались ягоды при варке. Рин фаршировала бы яйца, для этого необходимо время и терпение.

А потом наступает момент, когда ты понимаешь, что в тебя уже не влезет ни кусочка! А сколько еще пирожков на столе!

Она представила себя маленькой девочкой. Вот она сидит рядом с сестрой за кухонным столом и лепит из остатков теста маленькие пирожки.

Мама что-то напевает и раскатывает новую порцию теста…

Но эти картинки быстро пропадали, как Элис ни старалась их удержать. Они бледнели и таяли, а она снова оказывалась на койке в ужасном подвале с железной цепью на ноге и пустыми руками.

Он забрал ее дочку.

Хоть у нее и пропало молоко – с болями, – в грудях оставалась фантомная боль, ужасное напоминание.

Она сбежала в сон – что ей еще оставалось? Во сне она пыталась вернуться домой. К индейке на День благодарения. Она скакала галопом на лошади, а небо взрывалось огненными красками заката.

Увидит ли она когда-нибудь солнце?

Накрасит губы помадой, купит новое платье? Будет лежать под летними звездами с парнем, полным страсти к ней?

Дотронется ли до нее кто-нибудь с лаской и заботой?

Она перенеслась мыслями в свою спальню. Розовые стены и постеры с актерами, а за окнами горы и небо.

Но вот она открыла глаза, и реальность придавила грудь свинцовой тяжестью. Четыре тусклых стены, цементный пол и запертая дверь над крутыми ступеньками.

Нет, она никогда не увидит солнца, его восходов и закатов. В ее мире нет окна, в которое оно светит.

Никто не дотронется до нее с лаской и любовью. Потому что для нее существует только Сэр. Только Сэр, который молотит ее каждую ночь. А когда она вскрикивает, потому что ее тело еще не оправилось после родов, он молотит еще сильнее и хлещет ее по лицу, заставляя замолчать.

Она больше никогда не увидит свою спальню, такую розовую и красивую, никогда не сядет за большой стол на ранчо, не отпразднует со своими родными День благодарения.

Она никогда не возьмет на руки дочку. Ее Кору с крошечными розовыми пальчиками.

Утрата всего этого, пустота внутри от утраты ребенка, которого она сначала не хотела, а потом полюбила так сильно и так быстро, глушили все мысли.

Элис ела, потому что, стоило ей отказаться, он вливал суп ей в глотку, схватив за волосы и зажав нос. Она мылась, потому что, когда она переставала, он обливал ее холодной водой и тер жесткой щеткой до крови.