Спаситель и сын. Сезон 4 - Мари-Од Мюрай

– Значит, вы спасли заключенному жизнь?

Соло поднял голову:

– А то! Меня даже директор поздравил и тоже назвал меня месье Насири, но я все равно для всех Соло. Даже для сидельцев. По правилам они должны меня называть «надзиратель», но они называют меня Соло, и это ничему не мешает. У меня репутация.

– У вас репутация?

– Да, обо мне говорят, Соло – честняга. В тюрьме это важно. Не обязательно водить с арестантами дружбу. Но надо быть справедливым.

– Честняга.

После прилива гордости Соло снова понурился и уставился взглядом в пол.

– Вообще-то я не хотел в тюремщики. Когда был мальчишкой, мечтал стать комиссаром полиции. Но в школе был не самым лучшим. Попал по конкурсу в надзиратели тюрьмы. По аттестату. Мама была рада: зарплата в конце месяца не лишняя… Не бог весть что – тысяча триста евро. Они столько в день зарабатывают.

– Кто они?

– Дилеры. На воле они живут не тужат, рубят капусту, ездят на «кадиллаках», футболки «Лакост», девочки, Ибица и все что пожелаешь. Но недолго. Прокол, и они садятся на полгода. Выходят, и все по новой. Повторно уже по два года огребают. Зона, как говорит Ахмет, их второй дом…

Соло говорил как дилеры, они были из одного квартала, жили по соседству. Честняга Соло был к ним так близко…

– А что такое тюрьма для вас? – спросил Спаситель.

Соло поперхнулся, поднес руку к горлу, словно его перехватило, а потом слова полились потоком:

– Вчера чистый марафон! Три часа из конца в конец коридора я один на восемьдесят человек. Одного веди в комнату свиданий, у него встреча с адвокатом, другой корчится на кровати, его тащи в медпункт, Амин требует душ, потому что вчера я ему отказал, Жоэль кричит, чтобы я узнал, родила у него жена или нет…

Тараторя, как пулемет, Соло помогал себе всем телом, изображая происходящее.

– Я дверь всегда ногой открываю, когда вхожу в камеру, – никогда не знаешь, что тебя там ждет. Как-то один парень бросился на меня, хотел проткнуть вилкой. А они еще орут, когда я бегаю: «Не откроешь, я все сейчас подожгу!», «Соло, ты обещал мне дать позвонить!» Колотят в дверь, стучат по решетке ключом от консервной банки. Но у меня же не десять ног. Бывает, правда, просят прямо-таки пустяки: «Соло, передай Милу сигареты, он в соседней камере, а его спроси, нет ли у него марки? Сходи, не будь гадом!» А я не могу, нет свободной минутки, обед пора развозить, я уже с тележкой, я уже опаздываю. И я говорю «нет». Так вот один из мести разделся в камере догола и вымазался весь дерьмом и кровью. Клянусь, брат, они ненормальные, половина уж точно сумасшедшие. А в конце дня получаю нахлобучку от шефа. Он, видишь ли, обнаружил, что у нас наркота гуляет. Тоже мне новость! Ты же понимаешь, брат, без наркоты и Супер Марио[30] тюрьма пропала!

Спаситель время от времени поглядывал на большие круглые часы, висевшие напротив него, а Соло говорил, говорил и, похоже, не собирался останавливаться.

– Вечером, когда прихожу домой, а я живу с подружкой, от меня воняет плесенью, табаком, потом – одним словом, тюрьмой… А какой у меня был шок, когда я увидел в наручниках своего приятеля! Мы учились вместе в коллеже Поль-Берт, в шестом классе, а теперь он сидит тут и воет. Угнал машину, гонял на ней без прав, сбил мотоциклиста. И говорит мне: «Я такого дурака свалял, Соло!» Он схлопотал десять лет тюрьмы. Десять лет жизни за десять минут дури.

Воспользовавшись заминкой в потоке, Спаситель успел вставить:

– Сегодня остановимся на этом.

Соло посмотрел на него с недоумением, и Спаситель вынужден был прибавить, что, к сожалению, в приемной его ждет следующий пациент.

– Вот как? Ладно. Значит, и тут срок?

– Сорок пять минут. Как обычно.

– Я прихватил у тебя минут пятнадцать, – усмехнулся Соло.

И потом, снова сморщившись, как от боли, стал искать в кармане кошелек.

– Послушайте, давайте договоримся об оплате, – немного смущаясь, предложил Спаситель.

– Что значит договоримся?

– Для вас две консультации будут стоить как одна.

Соло наклонил голову, словно собрался боднуть психолога.

– Это ты мне из милости, что ли?

И протянул Спасителю две бумажки по двадцать евро. Спаситель не стал напоминать, что официальный тариф 45.

– Спасибо, месье Насири.

На пороге, поддавшись мальчишескому порыву, он проговорил, пожимая руку Соло:

– Да пребудет с тобой Сила!

– Ты меня понял!

На этом они расстались. Соло говорил всерьез или с иронией? Телефонный звонок помешал найти ответ на этот вопрос. Звонила мадемуазель Жовановик, она отменяла консультацию в будущую субботу. Ей совершенно ясно, что психотерапия – трюк не для нее. Спасителю очень хотелось ответить: «Может, вы думаете, она трюк для меня?» Только он положил трубку, как телефон зазвонил снова.

– Говорит месье Кюипенс… Камиль… Отец Эллы…

– Да, да, здравствуйте, Камиль! Не думал, что услышу вас так скоро! Как вы себя чувствуете?

– Ничего, неплохо, – хрипло ответил тот.

– Кажется, вы прихворнули, – подхватил Спаситель как можно бодрее.

– Да… Нет…

На другом конце провода слышалось затрудненное дыхание. Спаситель знал, как тяжело и физически, и морально дается лечение от алкогольной зависимости.

– Я хотел бы вас повидать, – снова заговорил Камиль. – Мне разрешили прийти домой в эти выходные.

Спаситель не любил занимать свои свободные дни, но у него как раз освободилось время мадемуазель Жовановик в субботу утром, и он предложил его Камилю. Камиль поблагодарил, извинился, заикаясь и тяжело сопя. Он явно плохо себя чувствовал.

– Теперь Самюэль, – пробормотал себе под нос Спаситель, беря ключи.

Разумно ли заниматься левой (и бесплатной) терапией за столиком кафе? Спаситель был не в лучшем настроении, открывая дверь «Тупика». Но его дурное настроение мгновенно улетучилось, как только он увидел Самюэля на их привычном месте. Подросток взял себя в руки: аккуратно причесан, в белоснежной рубашке. Он подражал Спасителю и отцу, оба выглядели безупречно, когда работали.

– Так-то лучше, – одобрил Спаситель, садясь напротив Самюэля и ощутив свежий запах туалетной воды.

– Почистил для тебя перышки.

– Не для Перрин?

Самюэль устало улыбнулся.

– Что? Никакого прогресса?

– Она смеется. Не знаю, прогресс это или нет, но она смеется. Очень громко и неестественно.

– Снова стихи?