Любовные доказательства - Олеся Николаева

Оставшись, тем не менее, довольной хотя бы таким своим трезвым взглядом на жизнь и приняв две таблетки фенозепама, она наконец угомонилась. Заснула, свернувшись калачиком на маленьком диванчике в кабинете. Проснулась в полдень. Во всем теле ломота, во рту тошнота, в голове — жар. Решила не браться за диссертацию — устроить себе выходной: поваляться весь день с книгой. Да с тем же Чеховым. Не для дела, не с хищным исследовательским прищуром, а в расслаблении, просто так. Для удовольствия. Бескорыстно, как простой читатель.

Взяла с полки том наугад. О, прекрасно — «Вишневый сад». «Прочту, как впервые», — подумала она. Вот Буся позвонит, спросит — что делаешь? А она — игриво: читаю Чехова. А он — ну-ну. Вся фишка здесь будет в том, что он подумает: это ей так положено, так и должно быть, а она это — наоборот, вопреки всему, по своей свободе…

Заскользила взором по знакомым почти наизусть репликам. Так хорошо вышколенный фигурист летит, машинально выполняя сложнейшие трюки, по незнакомому льду и вдруг — бац! — что-то не то. Какое-то немое неудовольствие поднялось в ней. К концу пьесы оно и вовсе вскипело, начало жечь, да так, что она хлопнула со всего размаха книгой об колено и вскричала:

— Нет!

Это был какой-то совсем другой «Вишневый сад». Вовсе не тот, о котором она столько раз писала и который видела во множестве театральных постановок. И никогда раньше она не испытывала такого отчуждения от этого текста — даже когда посмотрела пьесу в столь вольной интерпретации, которая заставила Раневскую взять себе в сожители старичка лакея Фирса.

Потому что в этом «Вишневом саду» было вообще что-то несообразное — все в нем было как-то не так, и Фирса в нем никто не забывал! Да! Он сам, лукавый старикан, где-то там спрятался, притаился, притом весьма искусно.

Это так ее взволновало, что она ринулась к компьютеру, чтобы тут же и запечатлеть свое открытие. Но тут позвонила Людочка.

— Мариночка Павловна, можно к вам на минуточку? Пожалуйста.

Через минуту она входила в дом.

— У меня только что был Костик. Он у меня вчера в праздничной суете портфель забыл. Я, памятуя наш с вами вчерашний разговор о нем, подумала, что это неспроста. Он выглядел смущенным, несколько раз порывался говорить, но я его останавливала, чтобы он пришел в себя. Наконец он сказал:

— Мне уже тридцать шесть. Пора мне на что-то решаться. Сейчас или никогда.

И тут уже сама Марина Павловна, разумеется, по Людочкину рассказу, живо представила, как это было.

— Я вот подумал, — проговорил Костик, — пока здесь нет вашей племянницы…

— Ах, продолжайте, при чем здесь она… Мы с вами взрослые люди и вправе распоряжаться сами по себе, — не без робости откликнулась Людочка.

— Вы полагаете?

— Нет никакого сомнения.

— Но ведь вы ее тетя, уместно ли?

— Конечно, ведь я здесь для нее хозяйка, и как я скажу, так и будет.

— Вы думаете — она согласится?

— Как это не согласится? А где же тогда ее благодарность? Ведь она жила у меня целый год.

— Да, — промямлил он, — но я думаю, благодарности здесь маловато… Все-таки такой шаг. Последует ли она вашему совету?

— Вот еще — совет. Я просто скажу — она так и сделает. А решать нам с вами.

— Но теперь молодые люди такие непокорные… Бог знает что у них на уме. Мы им кажемся старомодными, церемонными. Они нас воспринимают как стариков.

— Костик, ну зачем вы начали этот разговор? Чтобы намекнуть на некоторые обстоятельства возраста? Это несколько… бестактно.

— Боже упаси, вы для меня прекрасная молодая женщина. И все же — это факт.

Он опустил голову и помолчал. Но потом вдруг начал с каким-то приливом энергии:

— Людочка, я решил сделать жизненный шаг. Решение мое сознательное, ответственное. Квартирка у меня маленькая, плохенькая, зарплата никудышная, но сейчас есть разные возможности… Я смогу неплохо зарабатывать. С доплатой мою квартиру вполне можно обменять на что-то приличное.

— Что вы, Костик, зачем такие жертвы! Занимайтесь наукой. Живите у меня. Да хотя бы в той комнате, где Тата жила. А потом наши квартиры обменяем на большую… Можно в этом же районе.

— Боже мой, как это благородно! Но уместно ли так сразу и менять? Лучше уж все взвесить.

— А что взвешивать? Моя двухкомнатная и ваша однокомнатная — так это можно даже и четырехкомнатную квартиру найти.

— То есть вам комнату, мне комнату, Тате комнату и одна — общая, так?

— Нет, зачем Тате-то?

— А что — не надо? Ну и правильно, пусть с мужем в одной комнате живет. Получится так: комнату вам, комнату нам плюс гостиная и столовая.

— Кому это — нам? — подозрительно спросила Людочка.

— Да нам с Таткой…

— Так вы на ком жениться-то собрались?

— А вы подумали?

— А я подумала, — сурово сказала Людочка, — на Марине Павловне! Вот!

И Людочка вперила в нее испытующий взор.

Марина Павловна, впрочем, усмехнулась.

— Так что вопрос решился сам собой, — сказала Людочка, стараясь, чтобы получилось легко, — Тата переезжает к нему.

— Вот как, — проговорила Марина Павловна с усилием. — Вот как бывает.

Тело ее ломило, в голове шумело.

— Что с вами, Марина Павловна, да вы никак больны?

— Да нездоровится. Хотите, Людочка, коньячку? — вдруг неожиданно предложила она. — Это самое лучшее лекарство! Его врачи вместо микстуры теперь прописывают. Ну — чтоб этому Костику поменьше досталось, — она подмигнула.

— Не нравитесь вы мне что-то, — сказала Людочка. — Что там Борис Михайлович? Звонил?

— Да нет, он предупредил, что телефон там не ловит — место такое глухое, где-то в Тверской области. Пять часов езды. Так что нет связи, — объяснила Марина Павловна спокойно, но уже с некоторым оттенком неприязни: чего она не в свое дело лезет, интересно?..

Людочка сочувственно кивнула.

Выпили по рюмочке, закусили лимоном.

— Я вот, Людочка, пока вы с Костиком болтали, тут открытие сделала, — скромно призналась Марина Павловна. — Фирса-то никто не забывал!

— Как это не забывал? А «человека забыли» — это помните?

— Помнить-то помню, да вот послушайте.

Марина Павловна раскрыла книгу.

— Вот, извольте. Последнее действие. Покидают проданное имение. Все галдят, суетятся, ходят туда-сюда, выясняют отношения, напевают, пьют, произносят речи, прощаются, плачут, валяют дурака, мечтают вслух, разыгрывают сценки, обсуждают погоду, предаются воспоминаниям, обсуждают планы на будущее, возвращают долги, ищут галоши Пети Трофимова, за окном раздается «топор дровосека» — рубят вишневый сад. То есть в доме — шум, гам, тарарам, переполох, вы согласны?