За зашторенными окнами - Елена Николаевна Ронина

блюд! И к каждому свое вино. Потом, под конец – водка немецкая.

– А, ну это хорошо. – Главный одобрительно кивнул и начал пересчитывать все меню на русские цены.

Переходя к десерту, он все же решил задать мучивший всех вопрос.

– Ты нам лучше расскажи, что там у этого Гросса в больнице стряслось!

– Ой, да что стряслось, что стряслось, это вам не Маня с Ваней! – заерзал Ефим на стуле. – Это все наши новые русские. Один стыд и позор.

Ефим быстро разлил вино, тут же выпил свой бокал, утер салфеткой вспотевший лоб.

– Привез один такой свою девицу вынашивать беременность. Деньгами тут сорил, вы, говорил, тут все мне смотрите, моя лебединая песня, головой отвечаете. А немцы же, они что? Они сразу все анализы собрали. У него. У нее. Педантично так. И их вместе в кабинет вызывают. Я, естественно, перевожу. – Ефим опять вытер лоб. – Врач читает заключение: возраст беременной самый что ни на есть подходящий: двадцать семь лет, здоровье отменное, все анализы хорошие. Беременность – четырнадцать недель, проходит без патологий. Судя по всему, донор тоже был здоров. – Ефим окинул всех взглядом, ожидая реакции. – Вот, представляете, так прямо и ляпнул, а я так прямо и перевел, даже сначала не понял, что доктор имел в виду. А этот-то наш Вася понял сразу. Помолчал с минуту, потом встал и как вмажет доктору в ухо. Я, говорит, тебе дам «донор». Потом развернулся к этой дуре своей. Та визжит: «Вася, я щас все объясню, только больше никого не бей!» Вася больше никого бить не стал, но мебель слегка покрушил, пообещал, что этой курве ноги повыдергивает, и хлопнул дверью. А дальше в суд подал, что не намерен ничего тут оплачивать. Только договор уже подписан. В общем, эту его Любу я за свой счет из страны выдворял.

– Чего ж они так, в лоб? – Катя в себя не могла прийти от такого рассказа. – Мы всегда сначала с девушкой беседуем – много чего в жизни было, – а потом уж подстраиваемся.

– Нет-нет, что вы! Здесь все не так! И то, что девушка беременеет от донора, – это почти норма. Единственно важное – тут такие вещи заранее оговаривают, никто ничего не скрывает. Ребенок – он всегда общий, и родители оба имеют право знать правду. Я в принципе с этим согласен.

За столом под немецкую водочку еще долго обсуждалась эта ситуация. Катя думала о том, что в любом случае надо начинать с девушки. Ее поражали уж слишком прямолинейные немцы: так нельзя, жизнь состоит из полутонов. Леша Зайцев размышлял о том, что хорошо все-таки жить в России: в Германии так не побегаешь ни от жен, ни от законов. Геннадий Иванович просто удивлялся: наверное, россияне просто не доросли до отношений такого уровня. В любом случае, точно – это вам не Ваня с Маней!

19

– Лех, смотри, Катерина наша Женькин коньяк допивает! Обалдеть! Нам нальешь? – В ординаторскую ввалились Леша и Влад.

– А заслужили? – Женщина поднялась им навстречу.

– Считай, парня с того света вытащили. Нет, ну скажи, что за люди?! Чего ждут, почему терпят до последнего? – Влад подошел к шкафчику, достал еще две рюмочки. Заяц безучастно сидел на диване.

– Леш, ты чего? – Катя наклонилась к нему.

– Устал, ребята, устал я чего-то.

– Так не чего-то, а понятно, чего. Вон, ты еще Катерину под крыло возьми, может, у тебя второе дыхание откроется. Или третье? – Влад аккуратно разлил по рюмкам коньяк.

– Вот ведь ирод, припомню я тебе!

– Не припомнишь: тебе нравится, как я ассистирую.

– Это точно. – Заяц, не поднимаясь с дивана, протянул Владу руку для пожатия. – Катерин, сработали сегодня и впрямь хорошо. Мы с Владом как сиамские близнецы: я подумаю, он уже зажимом захватывает. Эх, чего-то серьезно все сегодня было. А ведь шли на банальный аппендицит. Ну что, выпили? Катерин, ты как?

– Пас, я вообще сегодня пораньше убежать хотела. Ой, телефон. – Катя достала из кармана халата мобильник. Ага, Лизавета. – Давайте, ребята, не забывайте, что вы за рулем, – и быстро вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.

– Ты уже дома? – сразу поинтересовалась подруга.

– Какое там, сплошные проблемы. А ты?

– Да ты что! Мне еще отчет писать, так что иду в ночь. Поэтому-то решила сейчас тебе все рассказать про этого твоего Влада.

– Ну, во-первых, какой же он мой, а во-вторых, Лизка, я же тебя предупреждала: он своеобразный.

– Долбанутый он, а не своеобразный. Нет, ну скажи, я что, урод какой? – с тоской протянула девушка. – Вообще, что ему от этой жизни нужно?!

– Ты бы его спросила.

– Так я слова вставить не могла! Ах, как я ездил в Японию, ах, Гонконг, ах, Сингапур! Тетки такие самовлюбленные мне еще встречались, но чтобы мужики! Ему – прости за выражение, но иначе не скажешь, – вообще насрать было, что я там приготовила, во что была одета. Он про меня ничего и не спросил ни разу. Только ел и про себя рассказывал. Подливает, подкладывает в тарелочку и говорит, и говорит.

– А что там за история с альбомами? – Катерина мерила большими шагами коридор.

– Ох, гад, и про альбомы рассказал!

– Он мне все так преподнес, будто ты все время свои фотографии показывала, как и где развлекалась.

– Нет, ну мужики пошли! Да это я решила ему навстречу пойти. В конце концов, все равно вечер коту под хвост, вот и пригласила его на диванчик присесть рядышком, вроде как фотографии посмотреть. И что мне было ему показывать? Как мы с тобой в купальниках, в Турции, распластавшись лежим? Я ему – из жизни офиса. А он, паскуда, как начал зевать, чуть челюсть не сломал. Тут я и не выдержала. Говорю: «А может, вам уже домой пора?» А он заявляет: «Так у тебя же две комнаты. Я вот на диванчике и лягу, убирать со стола не надо, мне не мешает». А, каково?

– Я же предупреждала тебя: эгоист. Да еще и немножко жмот. Просто все в одном флаконе. А вообще… Вот если, предположим, он бы к тебе с любовью – ты бы в ответ на это что?

– Не знаю, Катюх, что-то устала я одна. Даже не то чтобы одна устала – устала от взглядов снисходительных, от того, что все про совместные выходные рассказывают. Даже то, что просто на мужиков жалуются на своих, – и то меня бесить начало. Им-то есть на кого пожаловаться.

– Вот видишь, и ты сегодня пожаловалась.

– Кать, я серьезно.

– Да и я серьезно. Я-то тебя понимаю, как никто, – тоже иногда так тоскливо бывает. Совет тут только один: ты не просто тихо