Свадьба собаки на сене - Наталия Миронина

Так, может, он и не любил Старшенькую? Ну какая любовь в десятом классе?! Так, сплошные эмоции и гормоны. А кто это знает наверняка? Кто даст руку на отсечение, что любви в семнадцать лет не бывает? Никто. Никто и никогда.

А может, он подыгрывал друзьям? Лукину и ей. Играл в романтический треугольник, но играл несерьезно, чтобы ничем не рисковать. И радовался, что Лукин так твердо стоит на страже своей любви.

Вадим посмотрел на истлевшую сигарету и прикурил еще одну – возвращаться в комнаты не хотелось. Здесь, на этом балконе, в ароматах московского лета, запахах асфальта и шоколада, хорошо вспоминалось. И в голову приходило то, о чем раньше даже не думалось. Вадим вдруг улыбнулся – вот признание, которое убило бы всех. Ему нравились обе сестры. Нравились обе девочки с фиалковыми глазами. Но всего лишь нравились, без изнуряющей обязанности быть честным и кому-то верным. И эта необременительность позволяла наслаждаться игрой в непонимание, легкомысленность и в то же время намекать на роковые страсти.

А может быть, все объяснялось гораздо проще – может, он считал, что есть что-то поважнее школьных увлечений и надо дождаться взрослой жизни, оглядеться?

Так или иначе, он что-то упустил в той жизни, которая казалась такой несерьезной, а теперь представляется такой фатально невозвратной. Упустил. В отличие от Лукина.

Вадим привык, что прошлое не покидает его, оно рядом с ним. Но так подробно, так честно и так спокойно не думал о нем. Оказалось, это приятно – вспоминать поражение, вспоминать потерю и лелеять то давнее чувство, словно оно еще может ему понадобиться.

– Ты что здесь застрял?! – в дверях показалась Младшенькая. – Все готово!

Они прошли в гостиную, где она накрыла стол, и Вадим приятно удивился тому, как умело и с каким вкусом она все приготовила. И хоть мясо было чуть жестковатым, а салат слишком крупно порезан, он с удовольствием ел, успевая ухаживать за хозяйкой. Они чокнулись, выпили шампанского, посмеялись над своей торжественностью и налили еще. Скованности как не бывало, ее-то и до этого было чуть-чуть, но сейчас они заговорили свободнее, и, казалось, не было тем, которые они не могли бы обсудить.

– Я захмелею, – рассмеялась Младшенькая. – Я ничего с утра не ела.

– Так ешь! Ты, оказывается, вкусно готовишь, я даже и не подозревал. – Вадим положил ей и себе салата.

– Ты вообще не подозревал, что я есть, – рассмеялась она.

– Неправда. Ты была. Ты была везде. Около моего дома, у футбольного клуба, у школы. Ты ходила за мной следом, провожала в магазин и на занятия. Ты была. Только я делал вид, что тебя не вижу.

– В этом-то и проблема, – вздохнула Младшенькая.

– Не в том смысле – я делал вид, что не вижу, что ты следишь за мной.

– Не придумывай! – Младшенькая смутилась.

– Следила, следила, но мне это нравилось. Приятно, когда ты нравишься красивой девушке, – рассмеялся Вадим. Он откинулся на спинку стула. В этой комнате было очень комфортно – словно в родном доме после долгого отсутствия.

– Болтун! – Младшенькая рассмеялась.

Их разговор приобрел иную интонацию. Раньше она следила за каждым своим словом, за жестами, она продумывала каждый свой шаг, который делала в его присутствии. Сейчас она чувствовала себя абсолютно свободной. Ей не хотелось ему нравиться, хотелось предоставить Вадиму возможность рассмотреть ее такой, какой она бывала каждый день в стенах своего дома. И Вадим уловил эту разницу. И тоже почувствовал свободу – ведь очень тяжело иметь дело с человеком, который любит тебя, а ты его ни капельки не любишь. «Значит, я ее не любил?! Значит, это сейчас мне хорошо, когда между нами нет ничего, кроме нескольких неловких лет?! Ее детской навязчивости, непонимания и вечной обиды, думал он и, уже не стесняясь, рассматривал ее. А она, почувствовав этот изучающий взгляд, ничуть не смутилась: у нее против него появилось оружие – опыт.

– Нет, не болтун, у тебя красивые глаза. Ты вообще красивая. И ты это знаешь. – Вадим, улыбаясь, смотрел на нее. Ему уже нравилась эта игра – они как будто пробовали на прочность тонкий ледок их недополучившихся отношений. Вадим даже не понимал, зачем он это делает. «Это шампанское и коньяк, который она все время просит подлить. Если бы я ее не знал, то подумал бы, что она хочет меня напоить, – пришла ему в голову мысль, но он тут же одернул себя. Сестры так не играют!» Сейчас ему показалось, что Младшенькая и ее старшая сестра ужасно похожи. «Нет, только глаза одинаковы, а черты лица разные. Старшенькая всегда была милой, ужасно милой. А эта красива. Очень красива, хотя и несколько холодное выражение глаз».

– Ты в кого-нибудь влюблена? – спросил Вадим.

– Да, – ответила Младшенькая.

– Вот как? – Он почему-то расстроился.

– А что удивительного в этом? – улыбнулась Младшенькая.

– Действительно, – пришлось согласиться Вадиму. – И кто он? Какой он?

– Я даже не могу его описать. Обычный. – Она развела руками как бы в недоумении.

– А за что же любишь?

– За то, что он меня любит.

– А он любит?

– Факт, – подтвердила она с хулиганским видом.

– Какая ты счастливая – ты уверена. Ты во всем уверена.

– Кто тебе это сказал? Кто сказал, что я уверена?

– Мне так кажется.

– Вадим, тебе все время что-то казалось. Сколько я помню, тебе что-то казалось, что-то мерещилось, в чем-то ты сомневался, а чего-то боялся. Почему? Откуда в тебе это? Ты же такой…. – Младшенькая попыталась подобрать слова: – Ты такой… Ты – как ледокол, это просто чувствуется, ты прешь по льду, раскалывая его. Но иногда…

– Знаю, сам чувствую, что вдруг начинаю буксовать. Как будто в грязи застрял. И ничего не могу поделать, надо вроде бы на газ жать, а я сижу и ничего не делаю, по сторонам смотрю.

– Потом жалеть начинаешь, да?

– Да. – Вадим почувствовал, что в последнем вопросе есть подвох. Он хотел обойти этот момент, не услышать намек, но почему-то не стал этого делать. Наоборот, он помолчал и произнес: – Ты не представляешь, как иногда жалею. И ругаю себя последним идиотом. Но, сама знаешь, порой ничего уже нельзя сделать.

– А если бы можно было что-то изменить, решился бы на это? – Младшенькая поставила перед Вадимом чашку, подвинула конфеты и добавила: – Знаешь, налей-ка мне еще коньяку.

– Ишь ты, крепкая какая!

– Нет, – улыбнулась Младшенькая, – никакая я не крепкая, я уже опьянела. И наверное, больше мне не стоит пить, но тогда я тебе не расскажу, как сильно я была в тебя влюблена.

Она посмотрела на Вадима своими фиалковыми глазами, и тому показалось, что это вовсе не младшая сестра сидит напротив него, а старшая и именно она хочет рассказать ему о том, чего он сам, дурак, не замечал, в чем сомневался, что принимал за игру. Какая-то тревога шевельнулась в нем, но это было лишь мгновение, а потом опять повеяло этим запахом улиц и шоколада и показалось, что звуки, доносившиеся со двора, были теми же самыми, что и в их школьные годы. И вдруг исчезло это чувство новизны – вдруг Младшенькая показалась ему не взрослой молодой женщиной, со своими тайнами, историями, со своей линией жизни, которая была закрыта от него, она вдруг предстала той самой школьницей, которая всегда была рядом с сестрой. Вадима вдруг охватила досада – он был между небом и землей. Между прошлым и будущим. И то и другое его манило сейчас, и то и другое имело свои тайны, которые вдруг хотелось разузнать. «Что я делаю? Зачем мне это все?» – подумал он, пересаживаясь к ней ближе и беря ее руки в свои.