Король плоти и костей - Лив Зандер

Если хвостик поднимается от кружка направо, то это «бэ». Если два кружка? «Вэ». Если хвостик идет вниз, это вроде «рэ», только с какой он должен быть стороны? Слева, справа? И какому только дураку пришла идея придумать буквы и набить ими книги?

– Терпение, мое маленькое сокровище. – Енош лежал в гнезде рядом со мной, подложив руку под голову. Лениво шевельнувшись, он заправил мне за ухо выбившуюся прядь. – Ты отлично справляешься.

Ненавижу, когда он меня хвалит!

Ненавижу, потому что что-то внутри меня впитывает эту похвалу, как растрескавшаяся земля впитывает струи хлынувшего после долгой засухи дождя. «Ты отлично справляешься» – звучит куда лучше, чем «Тебе снова не удалось забеременеть».

Я коснулась пальцем самоцвета в форме слезинки на моем ошейнике:

– Что это за камень?

– Бриллиант.

Наклонив голову, так что подбородок уткнулся в грудь, и сильно-сильно скосив глаза, я кое-как разглядела живое темно-голубое мерцание.

– Где ты его достал?

– В доме царя Назамеха. Там никого не осталось, они погибли давным-давно, во время одной из многочисленных стычек из-за земель, богатства… и власти.

– Он дорогой?

– Мне он дорог потому, что это цвет твоих глаз – цвет моря между Килафскими горами до того, как тамошняя земля раскололась и затонула тысячу лет назад. – Рука его огладила изгиб моего бедра, и тысячи черных перьев всколыхнулись, когда он поднялся. – Но – да, смертные сочли бы его бесценным.

Я никогда не носила ничего ценного, ничего дорогого. И сама не представляла ни для кого никакой ценности – ни для кого, кроме папы, хотя овдовевшая дочь – тяжелое бремя. Мужья щедры лишь когда сеют семя, зачиная детей, но когда в дверь стучится повитуха, они крайне скупы. И то, что некоторые полагали, что мое бесплодие может быть заразным, делу нисколько не помогало…

Енош накинул прямо на голое тело черный кожаный камзол с высоким воротом и костяными пуговицами, вырезанными в виде черепов.

– Пора.

У подножия помоста заклубилось облако костяной пыли. Облако быстро уплотнялось, принимая легко узнаваемую форму лошади. Вначале возник скелет (при этом моя цепь, лежавшая на ступенях, рассыпалась), скелет обтянула тонкая кожа, кожа покрылась тусклой волосяной порослью, поросль обернулась лоснящейся смоляной шкурой.

Я встала, отряхнула подол, расправляя черные перья платья.

– Что это?

– Ярин ждет нас.

У меня душа ушла в пятки:

– Нас? Ты… ты берешь меня с собой?

– Я предпочитаю, чтобы ты была под боком, там, где я смогу за тобой присматривать. Это лучше, чем, вернувшись домой, обнаружить разбитый ошейник и разбросанные по двору куски трупов. – Он подошел ко мне (царственное лицо в обрамлении иссиня-черных волос), заключил в объятья и прошептал: – Будет больно всего секунду, маленькая моя.

Сердце мое споткнулось – и тут же подпрыгнуло к самому горлу.

– Нет, пожалуйста, Енош. Не делай этого…

– Ш-ш-ш-ш… – Тепло окутало меня, внушая одеревеневшим мышцам ложную легкость. – Как только вернемся, я все исправлю.

Кр-р-р-ак.

Затрещали, ломаясь, кости.

Боль, пронзив голени, ударила в голову, обожгла плоть, едва не лишила сознания. Я пошатнулась, захрипела, втягивая в себя воздух, захлебываясь собственной слюной и…

– Все-все-все. Я уберу боль.

Енош поймал меня, снес на руках с помоста и посадил на спину лошади.

Я подтянула шлейф платья, и кислая желчь подкатила к горлу при виде костяных шпор, впившихся изнутри, до желтизны растянувших кожу на моих голенях.

– Ничего другого мне и не следовало от тебя ожидать, гребаный ты ублюдок!

Он усмехнулся, и эхо подхватило этот смешок, разнося его под костяными сводами. Миг – и Енош грациозно вскочил на лошадь, устроившись за моей спиной, и чуть ли не промурлыкал, уткнувшись мне в шею:

– Если моя женщина хочет, чтобы мой член оказался в ее задике, ей стоит только сказать, и я сделаю все возможное.

Впрочем, это была всего лишь угроза; он ласкал меня, приводя в состояние тупой покорности, замедляя и выравнивая биение сердца. Как же я его ненавидела – и даже не за то, что он сломал мне ноги, а за то, что унял гнев, пульсирующий в моих венах, превратив его в неясный зуд.

Слабый и при этом успокаивающий.

Ублюдок.

Енош обвил руками мою талию, прижимая к себе, что было в общем-то хорошо, поскольку я никогда не умела толком ездить даже в дамском седле, а тут седло отсутствовало вовсе.

– Мы поскачем по лугам, по которым, по твоему утверждению, ты так жутко скучаешь.

– И увидим небо, которое, как ты обещал, я никогда больше не увижу.

Он крякнул.

И мне стало немного легче.

Орли дала мне мешок с хлебом и вяленым мясом, и мы выехали через Эфенские врата. Копыта застучали по камню. Конь поднимался вверх по склону, по тому же пути, через который меня протащил Августин. Когда мы вырвались из прохода, я крепко зажмурилась, потому что солнце оказалось слишком ярким для глаз, привыкших к тусклому освещению Бледного двора.

Грудь Еноша, прижимающаяся к моей спине, затвердела, да и все тело его напряглось. Под нами хрустели кости, хлюпала плоть – и эти звуки заглушали слабый птичий щебет.

– Не стоит пока открывать глаза.

– Ой, да пожалуйста. Будто ковер из раздавленных трупов хуже оброненной челюсти одного из твоих одряхлевших слуг – она мне в суп упала. – Он фыркнул, и тогда я небрежно спросила: – А гниль последует за тобой в Айренсти?

– Нет. Разложение я несу целенаправленно, настолько, что могу указать, какое тело сгниет, а какое нет. – Значит, я не добилась ничего. – Открывай глаза. Увидишь свое небо и птиц.

Но я не разлепляла век еще пять секунд, пять долгих вдохов, ловя влажные запахи росы, земли и едва уловимые ароматы зимних ягод. Я дышала полной грудью, пока кожаная шнуровка моего корсажа не затрещала. Солнце и тень играли на моем лице, лаская кожу теплом и прохладой.

Заморгав, я открыла глаза, и сердце мое заныло при виде вороны, кружащейся над пронизанным розовыми прожилками горизонтом.

– Какая красота…

Енош взглянул на меня сверху вниз, убрал с моего плеча прядь, растрепанную ветерком.

– Да. Пленительная красота.

Мы говорили об одном и том же? Я уже повернула голову, чтобы посмотреть на него, но остановилась. Если это был комплимент – сказанный им, он ничего не значит.

– Разве тебе не нравится?

– Очень. Но куда больше мне нравится та легкость, что сейчас царит в твоей груди, после того как ты так долго была вялой и сонной, – сказал он так, будто не ожидал, что приковывание женщины к трону в полутемной комнате может привести к подобному результату.

Пальцы его