Закон рукопашного боя. Таран - Леонид Влодавец

Признал Андрюху на Васильевском острове помещичек один. Грешен был перед ним Клещ, крепко грешен. Дом пожег, пограбил, не один, конечно, а со товарищи, но было, было это…

Помещичек караул крикнул, но не дался Клещ. Попетлял, побегал — и ушел. В гавани спрятался, в тюках с пенькой. До ночи думал отсидеться, ан вышло по-иному: подошли трое картавых, немцы бременские: «Ты есть вор? Ком шнель с нами! Будешь матрозе! А если найн — полицай руфен!» Так Клещ моряком заделался. Недаром на барках плавал, и на море приобвык. Хоть и обидно было от Руси отбиваться — да куда денешься? И ушел Клещ в Бремен на вольном купеческом судне. Поначалу скучно было — языка не знал, да и немцы строги: «Арбайт, шайзе! Шнеллер, руссише швайн!» И в морду горазды, правда, вскорости Клещ от мордобоя даже ихнего боцмана отучил — так намолотил, что и сами бременцы порадовались. Еще годок поплавал Клещ с немцами и такую власть забрал, что шкипер его опасаться стал, взял да и рассчитал, сукин кот, в Роттердаме. Клещ к той поре по-немецки уже лопотать мог, да и по-голландски кумекал. Нанял его один баас, и поплыл Клещ аж на остров Яву. С немцами-то Клещ дальше Дублина не добирался, а тут — вона куда! Ну, повидал он мир, мать его за ногу! Бананы как огурцы жрал, а ананасы — как репу… Это на берегу, правда, а на борту больше солонину с горохом, но все одно — не каждому такое выпадает. Негров и арапов иного звания нагляделся на сто лет вперед. Убедился, что ни хвостов, ни рогов у них нет, что отмыть их никак невозможно, а бабы у них ничуть не хуже русских, особливо если месяца два с палубы не сходил… На Яву везли груз не шибко дорогой: сукно да полотно, железо да спирт, а вот обратно загрузились кофе, какао, пряностями, табаком да разными золотыми вещицами. Шли с караваном Ост-Индской компании, под конвоем, но во время шторма отбились. Поплыли было в одиночку, а тут пираты малайские. Шкипер сразу велел команде на брюхо ложиться: мол, грабьте, только отпустите душу на покаяние. А они, пираты, не только ограбили, да еще и головы рубить стали. — от скуки, что ли. Азия, известное дело. Голландцы лежат да молятся, а у Клеща, как на грех, все молитвы из головы выскочили — один мат на уме. Изловчился, вскочил, шибанул одного в морду, другого — в брюхо сапогом, саблю выбитую подхватил, да и пошел махать. Все одно на тот свет, так хоть не одному, а в компании. Двоих саблей повалил, голландцы повскакали, тоже начали отмахиваться. Андрюха факел запалил да и закинул на пиратскую посудину. Там как фукнет! Порох загорелся, паруса. Пираты к себе на судно — тушить, а Клещ с голландцами — по вантам, паруса поставили — и ходу. Шкипер после того дела Клеща зауважал. Боцманом сделал, даром что Клещ всего третий год как по морям скитался. Морское дело Андрюха уже понимать начал, но еще не совсем, однако во всякой снасти мог разобраться и командовать по-голландски был ловок — глотка крепкая.

Пошли с товаром к французам. А там шкипер новую выгоду углядел: ружья и порох в Американские Штаты везти. Подрядил его француз, приняли на борт сто ящиков с фузеями да полсотни бочек с порохом, а поверх какой-то дребедени наложили. Клещ в политике мало чего соображал, только понял, что американские мужики против английского короля бунтуют. Добро все довезли, миновали английские дозоры, только вот сплоховал Андрюха, занедужил. Ушел голландец восвояси, а Андрюху в Америке оставил. Ну, с болезнью он худо-бедно за месяц отмыкался, а после, решив, что двум смертям не бывать, подался волонтером к генералу Вашингтону. Прибился к полякам — хоть и пшикают, хоть и латинисты, а все одно говор схожий. Поляки на Андрюху тоже не сразу коситься перестали — как-никак москаль-схизматик, но как узнали, что у Пугача был, — потеплели. У них с царицей Катькой свои счеты были. Англичан в красных мундирах издаля видать хорошо, пулял Клещ неплохо.

Понравилось Клещу в Америке. Воля! Обещали землю дать как инвалиду-ветерану. По-английски Клещ кое-как лопотать выучился, хотя и немецкий с голландским не забыл, а потому валил все в кучу. Но не умел Клещ ковыряться в земле. Опять на море потянуло, и приспособился Андрюха на купецкий корабль, который в 1784 году прибыл в Китай, в порт Кантон. На обратном пути, в шторм, снесло Клеща с палубы, окунуло в волны и ну топить. Смехом потом говорил Андрюха, что, мол, известное дело, дерьмо не тонет. А тогда-то не до смеху было… Добро еще, что выбросило его на какой-то островок. Месяц Клещ на нем ракушками и крабами питался — сырыми жрал. Ну а потом посудина подошла, китайская, паруса плавниками. Китайцы воды набрать зашли, да и Клеща прихватили. А тут опять шторм. Мачты повалил, руль сорвал и понес хрен знает куда. Неделю тащило, две, месяц, жратва кончилась. Китайцы легли на дно и, похоже, помирать собрались. Тихо так, без шуму, без вою. Клещ этого дела понять не мог, тем более шторм кончился, жалко помирать-то. И тут — корабль. Да не какой-нибудь, а под андреевским флагом! Мат боцманский Клещ еще мили за полторы услыхал. А раз так, то и сам изо всех сил заорал, чтоб сразу поняли. Подошел корабль, и Клеща, и китайцев принял, а еще через недельку добрались они в город Охотск. Китайцы посудину свою наладили да восвояси. А Клеща — на допрос, к начальству.

В канцелярии Охотского порта Клещ свои «скаски» рассказывал. Врать ведь надо, не будешь же как на духу исповедаться, что за Петра Феодоровича воевал да на голландском корабле американским бунтовщикам оружье возил, а после еще за Егора Вашингтона англичан стрелял. Наврал Клещ с три короба, да еще на туесок. Перво-наперво имя придумал: Петром Ивановым сыном назвался. Иди проверяй, сколько по Руси Петров Ивановых! А прозвания нет, а фамилия не положена, чай, не барин. Опять же до России столько тыщ верст, да все лесом, что за год едва только к Уралу доберешься. Это Клещу здешние бывалые люди сказали. Они же подсказали Клещу, чего дальше врать. Мол, соври, что будешь из албазинцев, которых Петр Первый китайцам отдал, — пущай проверяют… Начальник охотский проверять не стал, а велел приверстать Петра Иванова в казаки, да и отправить на службу государыне аж в Гижигинскую крепость. Как раз бригантина туда шла, за ясаком. Вот там-то, в гиблом месте, на реке Гижиге, на Пенжинском море, и встретил Андрюха под Рождество тридцать пятый годок своей непутевой жизни…

Ну Гижига, ну мать твою за ногу! Охотск после нее Петербургом казался. Как подует с Пенжинского моря ветерок покрепче, того гляди всю фортецию смоет.

Как попал Клещ на гижигинскую пристань, так его в тоску и повело. Сразу вспомянул, что мог бы сейчас вольным американцем быть. Дали б ему надел в Виргинском штате, ковырял бы землицу да и в ус не дул. А тут… Море холодное: не успеет лед потаять — глядь, новый нарос. Ветер через малицу достает до костей. Коряки-новокрещены приобычней к погоде, а и те ругались: дескать, худое место русские приглядели.

На третье лето вышло Клещу с другими служилыми везти ясак в Охотск на бригантине «Архангел Михаил». Привезли ясак, уж обратно в Гижигу собирались, покуда лед в губу не набился. Ан тут Клеща хвать — и в канцелярию. Охотского порта начальник спрашивает: «Сказывай как на духу, вражий сын, был ты в мятежной толпе у Пугача?» Андрюха, вестимо, «нет» ответил. «Врешь! — заорал начальник. — Доводчик на тебя имеется!» Привели доводчика. Сукин сын, землячок, с одной станицы был, братовьем назывался! Его еще под Татищевой драгуны взяли, Клещ за него свечки упокойные ставил… В рубище дырявом, в железах, с цепью на шее, ноздри рваны, спина так испорота кнутом, что и на зажившее смотреть тошно. Ну не повезло тебе, так чего ж ты, сука дрюченая, земляка за собой тянешь? Позавидовал. Злоба взяла завистная, что Клещ не порот, без цепей… И имя назвал, и прозвание, и в каких делах вместе с Клещом бывал.