Леонид Андреев - Наталья Скороход

Драматизм пьесы «Gaudeamus» связан с тем, что ее главный герой, поступивший в университет 48-летний Петр Кузьмич — в силу почтенного возраста не может «на равных» включиться в студенческую вольницу и вынужден покинуть этот — глубоко притягательный для него — круг. Этот «старый студент» — так же историческое лицо. «Был также и старый студент Бутурлин; он поступил в Университет около 50-и лет…»[67] — вспоминали однокашники Андреева.

Другой приятель Андреева — Михаил Ольгин — выведен в «Днях нашей жизни» как Мишка Бас. В своих воспоминаниях об Андрееве Ольгин отмечал, что весьма любимым и почитаемым в их среде занятием было пение: «Леонид любил слушать … народные песни… когда приступали к рюмочке, то перво-наперво затягивали „Из страны, страны далекой, с Волги-матушки широкой“… Были „номера“, которые запевали всегда одни и те же студенты. Например, я (бас) запевал „Дубинушку“». Музыка и особенно пение были одними из излюбленных занятий андреевских студиозусов, один из главных героев «Gaudeamus» — Тенор — студент с выдающимися вокальными способностями, другой персонаж из «Дней…» Блохин (выведенный под собственной фамилией тоже приятель Андреева) признается Мишке Басу: «Я, может быть, всю жизнь отдал бы, чтобы иметь такой голос, как у тебя». Возможно, в реплике сквозят сожаление и легкая зависть самого Андреева, вокальные данные которого равнялись нулю. «Не обладая голосом, Леонид петь не пытался, но любил дирижировать, стоя с высоко поднятой в руке кружкой пива, которое, конечно, расплескивалось» [68], — вспоминал Мишка Бас.

В те годы Леонид становится заядлым театралом.

Как вспоминал брат Павел, Андреев, «состоя выборным от всего орловского землячества по распределению бесплатных билетов во все императорские театры… имел возможность ежедневно ходить в них, что, конечно, использовал в полной мере, перебывав по несколько раз во всех операх»[69]. Так зарождался подлинный интерес писателя к театру, где в будущем ему суждено состояться как драматургу-новатору и отчасти — реформатору сцены. Особенная любовь Андреева к опере скажется на поэтике его будущих драматических пьес.

Андреевское студенчество горячо любило Москву. Если Петербург у Андреева — чаще всего абстрактный, наделенный обобщенными чертами враждебный человеческому существу Город, то в Москве все ее маленькие «церковки», стоящие «кучками», и возвышающиеся купола, Таганская и Бутырская тюрьмы, кривые арбатские переулочки с нежностью упоминаются студентами-героями Андреева. «Это такое счастье, господа, когда осенью приезжаешь в Москву… — признается студент Архангельский из „Дней нашей жизни“. — Еду я третьего дня с Курского вокзала, и как увидел я, братцы мои, Театральную площадь. Большой театр…» Пьеса начинается с того, что с высоты Воробьевых гор студенты увлеченно разыскивают знакомые места. В этой истории о том, как студент Глуховцев — выведенный под своей собственной фамилией приятель Андреева — узнал, что девушка, в которую он горячо и взаимно влюблен, — торгует собой под чутким руководством собственной матери, — Леониду удалось снять остроту сюжета за счет теплой ностальгической дымки, сквозь которую поданы все события и лица. «Событие взято из жизни; с его товарищем Глуховцевым действительно была такая история, но кончилась не совсем так, как в пьесе. Финал… был у мирового, так как студент избил мать этой девушки. Девица — по пьесе Оль-Оль, действительно существовала; была, кажется, институткой. Все это происходило в номерах Фальц-Фейна»[70], — вспоминала сестра Андреева Соня Панова. Однако реальный случай «сглажен» в пьесе: Глуховцев дерется не с матерью, а с «клиентом» Оль-Оль — офицером Григорием Ивановичем, который, кстати, оказывается отличным парнем и в финале мирно пьет коньяк с Фальстафом-Онуфрием.

«Обладая алкоголической наследственностью, с раннего возраста принужденный бороться с материальными невзгодами, Леонид уже в гимназические годы привык одурманивать себя алкоголем»[71] — так объяснял пагубную страсть Андреева его гимназический товарищ Сергей Блохин. Сам Андреев не раз подчеркивал, что «…пьянство с самого начала было вне моей воли»[72]. После смерти отца в Леонида как будто вселился семейный «алкоголический дух»: в последних классах гимназии «герцог» настолько близко сошелся «с зеленым змием», что чуть было не вылетел из учебного заведения. Возвращаясь как-то с пирушки, он начал барабанить в окна соседа Андреевых — Кутепова. Этот вредный старикашка провинился тем, что — по провинциальной привычке — время от времени отпускал едкие замечания, когда Леонид проходил мимо его дома. Желая немедленно выяснить отношения с обидчиком, пьяный гимназист перебил все окна в доме Кутепова, а тот — в свою очередь — пожаловался в полицию и, как писал Леонид Зинаиде, «началась возня страшная»… Дело разбиралось в мировом суде, но усилиями директора гимназии и родственников Леонида его удалось замять, Андреевы отделались 20 рублями штрафа.

Пьяное буйство, ухарство, как выразился тот же Блохин, аффективные поступки в пьяном виде — все это становится бытом молодого Андреева. Отъезд в Петербург, возвращение в Орел и новый переезд — в Москву — мало что меняют в сюжете «Он, она и водка». Товарищи вспоминают, что Леонид выделялся даже среди пьющей студенческой братии и среди московских студентов существовал в те годы особый термин «пить по-андреевски»: на стол выставлялась выпивка — «аршин рюмок» и закуска — «аршин колбасы». И если учесть, что старый аршин представляет собой две трети нынешнего метра, то, имея некоторые арифметические способности, можно прикинуть, что пил Андреев по-прежнему много. Став московским студентом и окунувшись в московскую «богему», Андреев приобрел вкус к комедийным и даже фарсовым выходкам.

О пьяных выпадах Андреева против великого князя Сергея Александровича мы знаем из рассказов студентов-собутыльников: «Дело было в начале марта часа так в четыре утра. Был еще санный путь. Сидим мы у Тихомирова и видим, что подъехал обоз ассенизаторов-золотарей подвод в десять. Обоз остановился, и золотари вошли в трактир выпить с устатку по стаканчику. Мы разговорились с ними и накачали их водкой, что называется „в дым“. Они рассолодели, обмякли и все расселись за столами пить чай… Тем временем мы по внезапному предложению Леонида выскочили из трактира, засели на бочки и поехали. На передней подводе был Леонид. Лошади были хорошие, справные. Леонид так погнал лошадей, что золотари не успели опомниться, как мы прибыли на Тверскую площадь, где против дома великого князя „Сережки“ и бросили зловонный обоз, а сами разбежались кто куда»[73]. Комическая вонючая «бомба», подложенная Андреевым на Тверской площади, — фарсовое предвоплощение будущей трагедии.