Тайник - Элизабет Джордж

Не окажись Ги Бруар таким легким в общении человеком, Фрэнк, наверное, обменялся бы с ним парой любезностей и пошел своей дорогой. Но Ги проявил столько интереса к занятиям Фрэнка в часы досуга, что ему это, по правде говоря, даже польстило. Вот он и пригласил его в Мулен-де-Нио.

Ги, несомненно, думал, что приглашение Фрэнка — это простой энтузиазм дилетанта, распространяющийся на всякого, кто проявит хоть какое-то любопытство к сфере его интересов. Но, войдя в первую комнату, полную ящиков и коробок, набитых военным добром полувековой давности — пулями и медалями, огнестрельным оружием, штыками, ножами и сигнальным оборудованием, — он одобрительно присвистнул и погрузился в детальный осмотр.

Длился он не день и не два. И даже не неделю. Более двух месяцев Ги Бруар приходил в Мулен-де-Нио изучать содержимое двух коттеджей. И когда он наконец сказал: «Вашей коллекции нужен музей, Фрэнк», в сердце последнего зажглась надежда.

Он жил тогда как во сне. И до чего же странно было теперь размышлять о том, как этот сон превратился в кошмар.

Войдя в коттедж, Фрэнк сразу направился к металлическому каталогу, где он и его отец хранили все документы военного времени, которые попадали им в руки. Там были десятки удостоверений личности старого образца, продуктовые карточки, водительские права. Там были немецкие прокламации, грозившие смертной казнью всякому, кто отважится разводить почтовых голубей, а также по другим поводам, изданные с одной целью — вмешаться в жизнь островитян. Но самыми ценными предметами были с полдюжины экземпляров «ГСОС», подпольного ежедневного листка, распространение которого стоило жизни троим гернсийцам.

Именно их и вынул из шкафа Фрэнк. Подойдя с ними к прогнившему плетеному стулу, он сел и осторожно разложил листки на коленях. Это были одинарные странички, отпечатанные на бумаге не толще луковой шелухи, с таким количеством копий, какое только могла взять допотопная пишущая машинка. Хрупкость этих листков была такова, что казалось странным, как они пережили хотя бы месяц, не говоря уже о пятидесяти с лишним годах, и каждый из них представлял собой тончайшее свидетельство храбрости людей, не убоявшихся ни прокламаций, ни угроз нацистов.

Не будь история пожизненной страстью Фрэнка, не проведи он детство, а затем и одинокое отрочество с отцом, неустанно твердившим о бесценности любого свидетельства испытаний, которые выпали на долю народа Гернси, то он, возможно, решил бы, что для демонстрации героического сопротивления хватит и одного клочка военной паутины. Но страстному коллекционеру одного экземпляра всегда мало, а уж если его страсть — хранить память и открывать правду ради того, чтобы фраза «это не должно повториться» приобрела смысл, который переживет время, то для него предметов не может быть ни слишком мало, ни слишком много.

Что-то задребезжало снаружи, и Фрэнк подошел к запыленному окну. Он увидел велосипедиста, который со скрежетом затормозил, спешился и ставил велосипед на подножку. Косматая собачонка, его верный спутник, была при нем.

Это был юный Пол Филдер и его пес Табу.

При виде их Фрэнк нахмурился, удивляясь тому, что они забрались так далеко от Буэ, где непочтенное семейство Пола обитало в одном из тех угрюмых стандартных домов, за строительство которых в восточной части острова проголосовали приходские Дузаны, чтобы поселить там людей, чьи способности к размножению будут вечно превышать их доходы. Он, этот Пол Филдер, был особым проектом Ги Бруара и часто приходил с ним в Мулен-де-Нио, где часами просиживал на корточках у коробок с экспонатами вместе с двумя старшими мужчинами. Но он еще никогда не приезжал в Тэлбот-Вэлли один, и Фрэнк почувствовал, как при виде мальчика у него что-то неприятно сжалось в животе.

Пол двинулся к коттеджу Узли, поправляя грязный зеленый рюкзак, висевший у него на спине, точно горб. Фрэнк отошел от окна, чтобы мальчик его не увидел. Если Пол постучит в дверь, Грэм все равно не откроет. В это время он, как завороженный, смотрит первый дневной сериал, и для него не существует ничего, кроме телика. Не получив ответа, Пол уйдет. Вот на что надеялся Фрэнк.

Но дворняжка нарушила его планы. Пока Пол неуверенно ковылял к крайнему коттеджу, его пес развернулся и направился прямо к двери, за которой, точно туповатый взломщик, притаился Фрэнк. Табу начал обнюхивать порог. Потом залаял, и Пол повернул к нему.

Пока Табу скулил и скребся под дверью, Пол постучал. Стук был нерешительный и такой же несносный, как сам мальчишка Фрэнк положил копии «ГСОС» в папку и сунул ее назад, в ящик каталога. Заперев шкаф, он промокнул ладони о брюки и распахнул дверь.

— Пол! — сердечно приветствовал он мальчика и с притворным удивлением посмотрел на велосипед у него за спиной. — Господи боже! Ты что, на велике сюда прикатил?

Конечно, по прямой от Буэ до Тэлбот-Вэлли было совсем недалеко. На Гернси по прямой куда угодно рукой подать. Однако узкие дороги-серпантины делали любой путь гораздо длиннее. Мальчик еще никогда не приезжал сюда сам, и Фрэнк не побился бы об заклад, что Пол вообще знает дорогу в Тэлбот-Вэлли. Он был туповат.

Пол глядел на него снизу вверх и моргал. В свои шестнадцать лет он был низкоросл и походил скорее на девочку, чем на мальчика. Во времена Елизаветы Первой, когда женоподобные юноши были в большой цене, он взял бы сцену штурмом. Но при Елизавете Второй дело обстояло совершенно иначе. Фрэнк, впервые увидев Пола, сразу подумал, что жизнь у него, наверное, не сахар, особенно в школе, где персиковый цвет лица, волнистые рыжие волосы и шелковистые ресницы цвета спелой ржи отнюдь не гарантировали защиту от хулиганов.

Пол никак не отреагировал на показное радушие Фрэнка. Его светло-серые глаза наполнились слезами, которые он смахнул и размазал по лицу рукавом заношенной фланелевой рубахи. Он был без куртки, что в такую погоду граничило с безумием, а его запястья торчали из манжет, будто круглые скобки, завершающие длинные, как молодые саженцы, руки. Он хотел что-то сказать, но только придушенно всхлипнул. Табу воспользовался моментом и шмыгнул в коттедж.

Делать было нечего, пришлось пригласить и мальчишку. Фрэнк усадил его на плетеный стул и пошел закрыть дверь, чтобы преградить дорогу декабрьскому холоду. Но, вернувшись, увидел, что мальчик снова на ногах. Скинув рюкзак, точно ношу, которую он надеялся переложить на чужие плечи, он нагнулся над стопкой картонных коробок, то ли обнимая их, то ли подставляя свою спину порке.

Всего понемногу, подумал Фрэнк. Для Пола Филдера эти коробки олицетворяли его связь с Ги Бруаром, они же будут напоминать ему о том, что Ги Бруар ушел навсегда.

Мальчик, несомненно, горюет из-за его смерти, и неважно, знает он или нет, какой ужасный конец постиг его друга. Пол вырос в многодетной семье, при родителях, которые только и умели, что бухать да трахаться, так что, когда Ги обратил на него внимание, мальчик просто расцвел. Правда, когда они с Ги приходили в Мулен-де-Нио, никаких признаков расцвета Фрэнк в нем не замечал, но ведь он и не знал этого угрюмого, молчаливого парнишку до их с Ги знакомства. В те времена, когда они все трое разбирали завалы в коттеджах, Пол больше смотрел и слушал, чем говорил, но в сравнении с полной и анормальной немотой, владевшей им прежде, это был огромный прогресс.