Ключик к мечте - Екатерина Неволина

В комнате тихо. Только подняв взгляд, я замечаю, что за моейспиной стоит Эля. Сейчас наши отражения совсем рядом. Она кажется даже старше меня– и выше, и плотнее. У нее упрямое лицо, твердо очерченные губы и волевая линияподбородка. Мое лицо расплывчатей, мягче. Я пошла в маму – тот же узкийподбородок, нерешительная, словно изломанная линия тонко выщипанных бровей,мягкие, словно немного припухшие губы. Глядя на нас с Элей и не скажешь, что мысестры.

– Как ты можешь так спокойно делать свойманикюр! – не выдержала она.

Я опустила глаза и заметила на пальце крохотную заусеницу.

– Ногти нужно обрабатывать спокойно, иначе делать этоне имеет никакого смысла, а еще легко пораниться и занести инфекцию, –объяснила я, осторожно удаляя кусачками мешающий кусочек кожи.

– Хватит притворяться! Нечего строить из себя Снежнуюкоролеву! – закричала сестра, отшвырнув мой маникюрный набор.

Ножнички, пинцетики, щипчики упали на ковер. Мне почему-тостало жаль их до слез.

– Не делай вид, будто тебе все равно! – кричалаЭль, схватив меня за плечо и развернув к себе. – Знаешь, где у меня сидиттвое притворство и равнодушие?! Вот здесь! – она провела рукой пошее. – Ненавижу тебя! Понимаешь, ненавижу! Сейчас, когда ты изображаешь изсебя несчастную жертву, – вдвойне!

– Не мешай мне, пожалуйста, я еще не закончила, –четко произнесла я, наклоняясь за ножницами.

Но Эль отпихнула их от меня.

– Ты не любишь Макса! Ты никогда его не любила!

Я устало поднялась со стула. Какая же сестра… еще маленькая!

– Это ты ничего не знаешь о любви, – ответила я,глядя в ее потемневшие, цвета горького шоколада, глаза. – Ты не знаешь,что любовь – это не выброс в кровь адреналина и не желание почувствовать себявзрослой.

В глазах сестры взметнулось торжество: она добилась, чегохотела, втянула меня в пустой, бесполезный разговор. Впрочем, похоже, онавсегда будет добиваться всего, что хочет. Пока не наткнется на непреодолимоепрепятствие. В одном романе Иэна Бэнса [8]я читала загадку о том, что будет, если неостановимая силанаткнется на непреодолимое препятствие. Надо бы составить уравнение этойзадачки.

– Ах так! – рассмеялась Эль. – Ну конечно,любовь – это сопли до колен и слезы в три ручья, непереносимые страдания ижалкий скулеж в подушку. А может, ты и отношения наших родителей тоже назовешьлюбовью?

– Вырастешь – поймешь, – сухо ответила я,опускаясь обратно на стул.

– Это говорит моя многоумная добрая сестрица! Хочешь,поделим Макса? Ровно пополам? Или так: он будет встречаться со мной по четнымдням месяца, а с тобой – по нечетным. Подходит?

– Не кривляйся.

Теперь я уставилась в пол, не чувствуя в себе сил посмотретьна сестру. «А ведь ей тоже больно, – кольнуло меня нечаянноеоткрытие. – Ей тяжело, и она не знает, что делать».

– Проживу как-нибудь без твоих замечаний! –ответила Эль. – Вот у нас семейка: урод на уроде!

Она стукнула кулаком по столу. Зеркало тревожно зазвенело, асестра болезненно поморщилась и затрясла ушибленной рукой.

На шум в комнату заглянула мама.

– Не ссорьтесь, пожалуйста, – жалобно попросилаона. – Макс, конечно, симпатичный парень, но не стоит из-за негоссориться. Вы слишком молоды…

Эль резко развернулась к ней, словно боксер на ринге, вдругобнаруживший за спиной нового противника.

– А дело, будет тебе известно, милая мамочка, вовсе нев Максе! – заявила она. – То есть не только в нем. Тут, как сказалабы наша паинька Эмилия, налицо коренные противоречия. И ты не пугайся, что мыуроды. Кого вы еще думали воспитать в такой семье, как у вас?! Как же я васвсех ненавижу!

– Ты… – Мама побелела. – Вы обе ничего о насне знаете и не имеете права судить нас. Молоко еще на губах не обсохло!Поняли?!

Мне захотелось закричать, отшвырнуть стул, разбить зеркало –сделать хотя бы что-нибудь, лишь бы прервать тягостную сцену.

Сейчас все мы казались похожи на персонажей странной пьесы,застывших в немой сцене: мама – бледная, с трепещущими от гнева крыльяминоса, – в дверях; Эль – вполоборота к ней, презрительно прищурившаяся, срастрепанными волосами; я – с застывшим, похожим на маску лицом, передзеркалом, над рассыпанным маникюрным набором, инструменты из которогонапоминают изощренные орудия пытки.

Мы все мучаем друг друга. Мы мучаем друг друга все то время,что живем вместе. Боже мой! Настоящий ад! Я и не подозревала, что он такблизко!

Молчание затягивалось, даже Эль ничего не говорила. А с лицамамы постепенно сходил гнев, сквозь него проступала горькая обида. Онастановилась похожа на беззащитного, несправедливо обиженного ребенка.

А ведь ей действительно тяжело, и она, как может,выстраивает вокруг себя рубежи защиты – это и фитнес, и книги, и сериалы. Им спапой давно бы нужно развестись, но теперь, наверное, уже поздно, да и мнесложно представить маму работающей – где она найдет работу сейчас, после тогокак просидела дома последние двадцать лет?..

Мне стало стыдно. Я тоже обидела ее сегодня, а еще думала,что лучше и добрее, чем Эль.

– Прости, пожалуйста, мамочка, – попросила я и,встав со стула, подошла к ней. – Это день сегодня такой неудачный. Нерасстраивайся, мы вовсе не думаем так, просто с языка иногда срывается…

За спиной приглушенно хмыкнула сестра, но, к счастью,промолчала.

Я протянула руку и погладила маму по волосам, а она вдруграсплакалась и прильнула к моему плечу, словно ища защиты. Вот теперь я точночувствовала себя лет на двадцать старше собственной матери.

Я надеялась, что Эль подойдет к нам. Если бы это произошло,я бы, наверное, простила ей все, даже Макса. Но она осталась стоять одна. У неееще не прошел переходный возраст, и она еще не научилась терпеть и прощать.

На кровати лежал чемодан, а Мила аккуратно укладывала тудасвои вещи. Платье, сарафан, топик и даже купальник. Хотя конец сентября несамое удачное время для купаний, на Балтике благодаря мягкому климату стоитдовольно теплая погода. Туда еще ездят отдыхать.

Я делала вид, будто занята уроками, а сама украдкой следилаза сестрой. Она уезжает, сдает свои позиции, значит, я победила. Или нет?..Отчего-то мне тяжело.

Тренькнул мобильник, сообщая о приходе эсэмэски, и я нехотявзяла его. Так и знала, от Макса. «Целую тысячу раз, хочу видеть». Я победила,только отчего-то мне вдруг стало смертельно скучно, и даже Макс – блестящийлощеный Макс, при виде которого мои одноклассницы обмирали от восхищения изависти, – все больше раздражал меня. Я зевнула и, не став отвечать наэсэмэску, отложила телефон в сторону. Отвечу как-нибудь потом, когда будетнастроение.