Пастыри - Петер Себерг

отец до сих пор не расплатился за починку двери в подъезде.

— У тебя была типичная мелкобуржуазная реакция, — объявил Марк. — Твоим родителям она, может, и была неприятна. Но твой класс доволен твоей реакцией. Теперь ты самостоятельна до мозга костей.

— Ну, не знаю, — сказала Маргарита. — Какая уж я самостоятельная.

— Ты загребаешь кучу денег. Твой класс тобой гордится. Ты деловая. Ты теперь ценный член общества.

— Ну ладно. Вот ты такой умный, — сказала Маргарита, — что бы ты делал на моем месте?

— Мы пробуем свои силы, мы хотим, чтоб больше никто никого не использовал в своих целях, мы хотим помешать другим использовать нас. Господа станут нашими рабами. В известном смысле слова, — уточнил он.

— Что ж, благословляю, — сказала Маргарита.

— А вы паразиты. Ничем иным вы не можете и не хотите быть. И ваше сочувствие недорого стоит. Мы предоставим вашему поколению мирно умирать.

— Спасибо, — сказала Маргарита. — Примерно о том же мы и сами хлопочем.

— Вы ведь, если разобраться, страшнейшие преступники. Неужели ты сама не видишь? Наворотили, сами не понимаете чего.

Маргарита слила воду с картошки.

— Ну а где ты невинных сыщешь? — сказала она. — Только не воображай, что я сейчас же побегу к ним примыкать.

Какой у Марка большой кадык.

— Нет, мы не невинные, — сказал он. — Но мы сознаем свою вину, и мы знаем, что, если не будем держать ухо востро, на нас станут ездить. Мы несправедливые, сами знаем. Но так будет справедливей. Тут идеи, понимаешь.

— Марк, — сказала Маргарита, очищая картофелину, — тебе надо решить одну вещь. Можно будет, если отец умрет, использовать его почки для пересадки? Главный врач спрашивал.

— Нет, — сказал он. — Знаю, кого они там спасают. Многоуважаемых паразитов. Не желаю их спасать. Пусть подыхают.

— Ты серьезно?

— Да, — сказал он. — Серьезно.

— Человек же все равно человек, — сказала она. — Ведь верно?

— Все частные лица — преступники, всякая частная жизнь — преступление, — объявил он и хотел было распространиться.

— О, — сказала она, — теперь я понимаю, почему у тебя нет аппетита.

Он мерил кухню шагами. Она накрыла на стол, поставила пиво.

— Поедим? — сказала она.

Он сел напротив. Оба мешкали.

— Ну, застольной молитвы не будет, — сказала она. — Так что накладывай себе.

Она ничего не стала прибавлять.

Трапеза была немногословная. Марк предпочел бы саговую кашу.

— Ты очень милый, — сказала Маргарита, когда они перешли к ананасу. — Но на отца ни капли не похож.

Ананас Марку, по-видимому, исключительно понравился.

— Не подумай, что я вмешиваюсь, — сказала Маргарита. — Но если б ты проведал отца, ты мог бы и с главным врачом поговорить.

— У меня и в мыслях нет туда идти, — сказал он. — Я не поклоняюсь духам предков.

— Загадочное молодое поколение, — сказала Маргарита. — Чего только не напихано в одну голову! Но я тебя понимаю. Что ж, не ходи. Закаляй характер.

Она уже мыла посуду. Он собрал тарелки со стола и передал ей, взял полотенце и вытирал посуду. Потом, пока она мыла руки в ванной, он подмел кухню.

— Кому-то надо это делать, — объяснил он в ответ на ее изумление. — Нас больше сорока человек живет одной семьей.

— Тут кое-кто придет, — сказала она. — Даже скоро. Но ты можешь уйти, когда захочешь, я же тебя знаю. Это в общем-то Роза с дочерью, Альва ее зовут, не помнишь? Альве теперь четырнадцать. У нее был детский паралич, она не ходит. Может, и Конни зайдет. Наверное, это идиотство, что я назвала полный дом гостей, но, честно говоря, я не знала, о чем говорить с тобой и с твоим дядей.

Марк уселся с книжкой и был углублен в чтение, когда Маргарита открыла Розе с Альвой. Альва была в колясочке. Маргарита нашла, что Роза прекрасно выглядит.

Роза пустилась было в подробные воспоминания о том, какой был Марк десять-пятнадцать лет назад, но тотчас осеклась, заметя, что он глядит в сторону и вспоминать ничего не хочет.

— Ты знаешь, как он нас всех честит? — спросила Розу Маргарита. — Паразитами и преступниками. Все частные лица — преступники.

Роза посмотрела на него, в нем была суровость поздних святых.

— Может, он и прав, — сказала она.

— Не думайте, что вас оправдывает, если вы это осознаете. — И Марк, не смягчая взгляда, посмотрел ей в лицо.

Роза не нашлась с ответом.

— А что, не осознавать — лучше? — спросила Альва, вкатываясь из прихожей, где причесывалась.

— В известном смысле, — сказал Марк и окинул глазами колясочку.

— Пощады нет? — спросила Альва и подтянулась на стульчике.

— Сейчас, — сказал он, — сейчас нет. Вот позже, когда невозможны станут недоразумения…

Маргарите удалось прорваться:

— Я свинья, Роза, мне надо ехать за Оле, к поезду. Мы будем через сорок минут, максимум час. Ничего?

— Конечно, ничего.

— Конни занят, — сказала Роза.

Роза довела Маргариту до машины.

— А что, Маргарита, это правда, что ему, может быть, лучше, что он, может быть, выживет?

Маргарита кивнула.

— И ты не рада?

— Нет, почему, — сказала Маргарита и села за руль.

Роза скрылась в дверях.

Неужели, неужели так оно и будет?..

Маргарита встретила Оле уже на выходе с перрона. Поезд пришел раньше времени.

— Маргарита, — сказал Оле.

— Мы можем теперь же поехать в больницу, — сказала Маргарита. — Я там договорилась.

— Очень хорошо, — сказал Оле. — Я ведь затем и приехал.

Помощник привратника, на сей раз облеченный полнотой власти, с почестями пропустил их. Они прошли асфальтовым двором, потом по лестнице. Навстречу им спускалась женщина.

— Я ее знаю, — сказал Оле.

Женщина быстро поглядела на Оле, на Маргариту. И быстро прошла, оправляя на волосах косынку.

— Я, кажется, тоже знаю, кто это, — сказала Маргарита.

— Она политикой занимается, — сказал Оле. — Но я ее помню по давним временам, может, еще по студенческим.

— К Лео Грею сейчас заходила дама? — спросила Маргарита у дежурного.

— Нет, я ее не пустил, хоть вроде она с главным врачом договорилась. Мне ни в коем случае не разрешено пускать.

Они немного постояли в палате Лео и помолчали.

— Мама говорила, он был очень тихий ребенок, — сказал Оле уже во дворе. — И сейчас лежит, как ребенок.

Возле машины Маргарита сказала:

— Скажи, Оле. Кто кому нужней: ребенок матери или мать ребенку?

— Одинаково, — сказал он.

— Оптимист. По-моему, мать ребенку нужней.

— Вопрос в том, — говорила она за рулем, — разумно ли оставлять Лео в живых. По-моему, неразумно. Но что тогда разумно? И что мне остается? И выходит, лишних на свете нет, хоть неразумных жизней сколько угодно.

— Может, это все и тебе пойдет на пользу, — сказал Оле.

— Вот уж это мне безразлично, — сказала Маргарита. — Но ты мог бы и