📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгДетская прозаДорога уходит в даль... В рассветный час. Весна - Александра Бруштейн

Дорога уходит в даль... В рассветный час. Весна - Александра Бруштейн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 217 218 219 220 221 222 223 224 225 ... 227
Перейти на страницу:

Мы выставляем к позорному столбу губернатора фон Валя, полицеймейстера Назимова, доктора Михайлова, давшего свое ученое благословение на экзекуцию, приставов Снитко и Кончинского, околоточного Мартынова, городовых Цыбулъского и Милушу…

Мы говорим этим людям: «Все вы равно виноваты, одинаково достойны вечного презрения. Каждого из вас настигнет месть! Ваши имена будут прокляты во веки веков!»

Комитет социал-демократической партии Польши.

Комитет Литовской социал-демократической партии.

Группа Российской социал-демократической рабочей партии.

Социал-демократический комитет бунда».

Эти прокламации набирали и печатали Степа и Шнир. В распространении их, разноске по лестницам и квартирам, расклейке на стенах и заборах помогали все мы.

Глава двадцать четвертая Чернявый хлопчик

Дни, наступившие после событий 18–19 апреля, какие-то странные. Внешне как бы полное успокоение. Город живет обычной жизнью. На улицах, как всегда, людно. Магазины и рынки торгуют. Работают фабрики. Все делают свое дело. В том числе и мы, учащиеся, – сдаем экзамены, зубрим, волнуемся.

Но во всем этом есть скрытое напряжение. Все словно ждут чего-то, что неизбежно должно случиться!

Первого мая, спустя тринадцать дней после событий 18–19 апреля, напряжение ощущается особенно сильно. Будет или нет новая первомайская демонстрация? Об этом с волнением думают и друзья революционеров, и их враги.

Будет – не будет? Будет – не будет?

Но день Первого мая проходит в полном спокойствии. В стане врагов это вызывает ликование. Не знаю, чем проявляют это ликование губернатор фон Валь и его соратники – его «совет нечестивых!» – но Юзефа слыхала, как дежурный городовой на рынке похвалялся открыто, вслух:

– Ишь как врагов царевых приструнили! Всыпали им жару на подхвостницу – они и носу на улицу не кажут! Спужались!

А люди все-таки ждут… Чего?

«Каждого из вас настигнет месть!» Эти слова из прокламации все читали, и этой угрозе всем хочется верить! Из уст в уста передается фраза: «Не пройдут фон Валю даром эти розги!» О полицейском враче Михайлове люди распускают всякие басни. Особенным успехом пользуется рассказ, будто революционеры напали на него ночью, в пустынном месте, сильно избили, причем один из них от времени до времени будто бы считал у Михайлова пульс и говорил остальным: «Ничего, выдержит! Добавьте ему до полной порции!» Все – и те, что рассказывают, и те, что слушают этот рассказ, – знают, что это выдумка, этого не было… Но какое удовольствие и рассказывать про это и слушать!

Упорно держится слух, будто в Петербург доложено о событиях и настроениях в нашем городе:

«Здесь создана группа из поляков и евреев – их человек 8–10, они вооружены револьверами и кинжалами, следят за фон Валем…»

Никто не знает, правда это или нет, но это может быть правдой, – это тоже радует людей!

Такая накаленная атмосфера выматывает душу хуже, чем болезнь, хуже, чем случившаяся уже беда. А нас, выпускных, это угнетает и отупляет больше, чем экзамены.

– Ну что вы все ходите, как в воду опущенные?! – сердится папа. – Сегодня воскресенье – ступайте куда-нибудь! Хотя бы в цирк, что ли. Эх, стыдно сказать – десять лет собираюсь я в цирк и не могу: больные не пускают!

Послушавшись папиного совета, Иван Константинович посылает Леню взять на вечер ложу в цирк. Ложу – это потому, что Иван Константинович надеется: а вдруг случится чудо – и его старый друг Яков Ефимович освободится раньше и придет вечером в цирк? Хоть попозднее, хоть в середине представления!

До начала циркового представления мы ходим по только что открытой ежегодной ярмарке. Новенькие ее ряды, пахнущие свежим тесом и краской, выстроены на базарной площади, рядом с цирком. Мы, дети, всегда радуемся ярмарке. В однообразной жизни провинциального города словно распахиваются окна в далекий мир, другие города, другие климаты и широты. Волга приветствует нас в лавке ярославца-мороженщика Шульгина. Из лавки Масюма Хабибуллина пахнет вкусным запахом казанского мыла всех цветов радуги: зеленого – хвойного, земляничного – розового, белого – из черемухи, лилового – из сирени. Еще торгует Масюм Хабибуллин яркими татарским халатами, пестрыми тюбетейками, шитыми золотом мягкими туфлями-чувяками. В другой лавчонке – хирургически чистенькой – две аккуратные остзейские немочки предлагают вниманию покупателей пряники из Митавы и мятные лепешечки «пеппермент-бомбон». В ташкентской лавке люди в чалмах предлагают изюм-сабзу, сушеные абрикосы, чернослив, шепталу́, а сам владелец лавки, маленький старичок-сморчок, сухонький, как предлагаемые им компоты, продает «ви́хель-хвост» и «пы́жмы от молей» (очень действенные и невыносимо вонючие средства против моли). Ласковый старичок-сморчок, увидев среди нас моего брата Сенечку, закивал седенькой головкой, зацокал языком:

– Ай, ай, ай! Беленький мальчик, волоса́ золотой, такой миленький, ки́санька-соловейчик! – И, подавая ему крупную черносливину, говорит словно поет: – Ку́ший, мальчик, ку́ший! Расти большой-большой!

Сенечка взял черносливину, шаркнул ножкой, поблагодарил:

– Мерси!

Но мысли Сенечки не здесь, и мечтает он не о черносливе, а о том, что́ он сегодня увидит – в первый раз в жизни! – в цирке. Больше всего Сенечка боится опоздать к началу циркового представления. Он поминутно смотрит на маму умоляющими глазами.

– Мамочка… а не опоздаем мы?

Из-за Сенечки мы приходим в цирк едва ли не первые. Но Сенечка счастлив. Не беда, что еще ничего не представляют, – тут и без представления масса интересного. Как удивительно зажигают цирковые лампы! Много десятков огромных – не таких, как дома! – круглых керосиновых ламп спускают на цепочках с потолка, зажигают и тем же путем поднимают обратно к потолку… Ну, где еще такое увидишь? В цирке и пахнет не так, как дома. Чем это пахнет?

Расширив ноздри, Сенечка шепотом определяет цирковые ароматы:

– Песком… Лошадками… Зверями…

Начинается представление. Оно прерывает знакомство Сенечки с цирковыми лампами и запахами.

Под бравурную музыку на арене появляются униформисты – цирковые служители – в одинаковых фраках, обшитых серебряным позументом. Униформисты выстраиваются двумя шпалерами. В раздвинутый на две стороны цирковой барьер выходит на арену владелец цирка – господин Чинизелли. Он снимает с головы ослепительно сверкающий цилиндр и, как хозяин, молчаливым поклоном приветствует собравшуюся в его цирке публику. По давным-давно заведенному обычаю публика отвечает ему аплодисментами, но…

Но сегодня торжественный выход на арену господина Чинизелли срывается… Внимание зрителей, начавших было аплодировать ему, переключается на другое: одновременно с выходом на арену хозяина цирка в губернаторской ложе появляется хозяин города – губернатор фон Валь. Аплодисменты, начавшиеся было в адрес господина Чинизелли, стихают, рассыпаясь брызгами, как пролитая вода.

1 ... 217 218 219 220 221 222 223 224 225 ... 227
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?