Шантарам - Грегори Дэвид Робертс

– Эти афганцы, может быть, и не лучшие люди на свете, чтобы жить вместе с ними, но, безусловно, лучшие люди на свете, чтобы умереть вместе с ними! – выдохнул Ахмед Задех, с трудом карабкаясь по тропе впереди меня.

После пяти часов подъёма мы достигли места назначения – лагеря моджахедов в горах Шахр-и-Сафа, защищённого от нападения с воздуха огромным выступом скалы. Земля под ним была вырыта – образовалась обширная пещера, ведущая к целой сети других пещер. Несколько меньших по размеру замаскированных бункеров окружали пещеру кольцом, достигавшим края плоского шероховатого горного плато.

Кадер скомандовал остановиться. Светила полная луна. Отрядный разведчик Хабиб предупредил о нашем прибытии, и моджахеды уже с нетерпением ждали нас и наш груз. Мне, в центр колонны, передали, что Кадер ждёт меня, и я потрусил вперёд.

– Мы поедем в лагерь по этой тропе – Халед, Ахмед, Назир, Махмуд и ещё несколько человек. Кто сейчас в лагере, мы точно не знаем. Нападение в Шахбадском ущелье подсказывает мне, что Асматулла Ачхакзай опять переметнулся на сторону русских. В течение трёх лет он был хозяином этого ущелья, и ничто не должно было угрожать нам здесь. Хабиб сказал, что те, кто сейчас в лагере, настроены дружелюбно, что это наши люди, ждущие нас. Но они остаются в укрытии и не выйдут нас поприветствовать. Будет лучше, если наш американец поедет вместе с нами в голове колонны, вслед за мной. Я не могу тебе приказать сделать это, только попросить. Поедешь с нами?

– Да, – ответил я, надеясь что это слово звучит в его ушах твёрже, чем в моих.

– Хорошо. Назир и остальные уже приготовили лошадей. Мы выезжаем незамедлительно.

Назир вывел вперёд несколько лошадей, и мы устало вскарабкались в сёдла. Должно быть, Кадер устал куда больше, чем я; ему приходилось бороться с гораздо более серьёзными болями и телесными недугами, но он сидел в седле прямо, твёрдой рукой сжимая у бедра бело-зелёное знамя. Подражая ему, я старался держаться так же прямо и слегка наподдал каблуками лошадь. Наша маленькая колонна медленно тронулась с места в серебристом лунном свете, таком сильном, что он отбрасывал неясные тени на серые стены скал.

Южный подход к лагерю шёл вверх по узкой каменистой тропе, грациозно и плавно изогнутой справа налево. Слева от тропы был крутой обрыв высотой метров в тридцать, на дне – обломки валунов. Справа – голый камень отвесной стены. Когда мы проехали по тропе примерно половину пути под пристальным наблюдением как наших людей, так и находящихся в лагере моджахедов, моё правое бедро свела судорога, вскоре ставшая средоточием пронизывающей боли. Чем больше я старался её игнорировать, тем мучительней она становилась. Стремясь ослабить нагрузку на бедро, я вытащил правую ногу из стремени и попытался её вытянуть. Перенеся весь свой вес на левую ногу, я немного привстал в седле. Но неожиданно мой башмак выскользнул из стремени, левая нога потеряла точку опоры, и я почувствовал, что выпадаю из седла в сторону глубокого каменистого оврага.

Повинуясь инстинкту самосохранения, я судорожно изогнулся, сумев уцепиться за шею лошади руками и, раскачиваясь, обхватить её свободной правой ногой. Ещё через мгновение я висел головой вниз, обвив лошадь за шею. Я крикнул, чтобы она остановилась, но лошадь продолжала тащиться дальше по узкой тропе. Я не мог разжать руки: тропка была узкой, а обрыв крутым, и я понимал, что сорвусь вниз, если ослаблю хватку. А лошадь никак не желала останавливаться. Так я и висел вниз головой, обвивая её шею руками и ногами, в то время как её голова тихо покачивалась рядом с моей.

Сначала я услышал смех людей из нашего отряда: неловкий, неуверенный, задыхающийся смех, от которого потом несколько дней болят рёбра. Смех, который может убить вас, если вы не сумеете сделать следующего судорожного вздоха. А потом я услышал, как смеются моджахеды в лагере, и вывернул голову, чтобы увидеть Кадера, обернувшегося в седле и смеющегося так же безудержно, как и остальные. А потом я и сам начал смеяться, а когда смех ослабил руки, которыми я обнимал лошадь, начался новый приступ смеха. Когда же я выдавил, задыхаясь: «Тпру! Стой!», «Банд каро!»[151]– смех достиг своего апогея.

Вот так я и вьехал в лагерь моджахедов. Вокруг меня сразу же сгрудились люди, помогая отцепить наконец руки от лошадиной шеи и ставя на ноги. Вся наша колонна проследовала по узкой тропе в лагерь, все тянули руки, чтобы похлопать меня по спине и плечам. Видя подобную фамильярность, моджахеды присоединились к общему ритуалу, так что прошло не менее пятнадцати минут, прежде чем я смог сесть и дать отдых своим превратившимся в желе ногам.

– Заставить тебя ехать вслед за ним – не лучшая идея Кадера, – сказал Халед Ансари. Он соскользнул с валуна и присел рядом со мной, опершись спиной о камень. – Но разрази меня гром, парень, если ты не стал чертовски популярен, проделав подобный трюк! Это, бесспорно, самое смешное, что они видели за всю свою жизнь.

– Ради Бога! – выдавил я из себя последний рефлексивный смешок. – Я проехал верхом через сотню гор, пересёк десяток рек, по большей части в темноте – целый месяц всё было нормально. А в лагерь вкатился, вися на шее своей лошади, словно какая-то чёртова мартышка.

– Не начинай всё сначала! – захлёбывался от смеха Халед, держась за бока.

Я посмеялся вместе с ним, но хотя безропотно принимал все насмешки, был так измучен, что смеяться уже не хотелось. Взглянув направо, я увидел, что наших раненых укладывают в брезентовый шатёр камуфляжного цвета. В его тени люди снимали груз с лошадей и перетаскивали в пещеру. А позади цепочки работающих людей куда-то вглубь, в темноту, Хабиб тащил что-то длинное и тяжёлое.

– Что… – начал я, ещё не до конца подавив смех. – Что здесь делает Хабиб?

Халед был начеку и мгновенно вскочил. Я последовал его примеру. Мы помчались к группе скал, образующих один из краёв плоского горного плато, и, обогнув её, увидели Хабиба, стоящего на коленях над телом какого-то человека. Это был Сиддики. Пока всеобщее внимание было приковано к долгожданным, завораживающим тюкам с грузом, Хабиб вытащил находящегося в бессознательном состоянии человека из-под брезентового навеса. Когда мы уже подбегали, Хабиб воткнул в шею лежащего свой длинный нож и слегка повернул его. Ноги Сиддики дёрнулись, задрожали, и он затих. Хабиб убрал нож и повернулся, чтобы взглянуть на нас. Казалось, ужас и гнев на наших лицах ещё больше разожгли безумный блеск в его глазах. Он осклабился.

– Кадер! – закричал Халед. Лицо его было бледным, как залитый лунным светом камень вокруг нас. – Кадербхай! Идар ао! Иди сюда!

Я услышал ответный крик откуда-то снизу, но не сдвинулся с места. Мои глаза были устремлены на Хабиба. Он повернулся в мою сторону, перенеся ногу через тело убитого и, встав на корточки, словно собирался прыгнуть на меня. Ухмылка маньяка застыла на его лице, но глаза потемнели – в них появился то ли страх, то ли лукавство. Он быстро повернул голову и наклонил её каким-то причудливым образом, словно прислушиваясь с мрачной напряжённостью к слабому далёкому звуку в ночи. Но я не слышал ничего, кроме шума лагеря подо мной и негромкого завывания ветра в ущельях, оврагах, на тайных тропах. И в этот миг весь Афганистан – его земля, его горы – увиделся мне ландшафтом безумия Хабиба, таким же заброшенным, лишённым красок, привлекательности, нежности. Я почувствовал, что попал в ловушку – в каменный лабиринт охваченного галлюцинацией сознания.