Посторожишь моего сторожа? - Даяна Р. Шеман

расположилась новая сцена, и ее как раз оккупировала трагически-красивая женщина в патриотическом кружевном платье. Наклонившись, он спросил Кете, хочет ли она есть.

— Нет… А тут есть самолеты?

— Нет, все самолеты на фронте.

Зачем мы приехали, Кете? Чтобы смотреть в незнакомые лица? Чтобы ты прошлась по траве? Чтобы послушать случайные песни? Она спрашивала, есть ли тут тир, как раньше.

— Тут есть лимонад. Тот же, что и раньше. Хочешь, я куплю тебе лимонад?

От близости незнакомых ему было не по себе: Кете больно держалась за его руку и смотрела упрямо на свои пальцы, и передвигаться с ней в разукрашенной толпе, что сновала между киосками, было проблематично. Кете шла за ним, как собака, стараясь поверить, что хозяин знает дорогу. Он сдержался, чтобы не сказать в ответ на ее страх: зачем мы приехали, Кете?

Как и десять лет назад, он купил ей лимонада. Кете начала пить через трубочку, держа стакан одной рукой, а второй по-прежнему держась за рукав Альберта.

«Свободен путь для наших легионов,

Свободен путь для танковых колонн.

Империя — вот выбор миллионов,

Она даст хлеб, вернет спокойный сон».

Вместо трагической певицы, что пела о погибшей в море девушке, на сцену вышел кто-то с низким мужским голосом, что явно был создан для исполнения патриотических гимнов. Как не слыша его, Кете упорно пила.

— Кете?.. — Волосы ее были ярче и светлее этого дня.

— Спасибо. Мари говорила, что можно потрогать лошадей.

И снова патриотический гимн сменился лирической песней — на этот раз в ней пелось о юной невесте, что была брошена женихом на растерзание диких волков. Марии слушать это наскучило, оттого они нашли ее близ лошадей, которых готовили к соревнованию. Потрогать их можно было за отдельную плату. Мария крикнула, что все оплатит.

— Это самая быстрая, я поставлю на нее, — заявила она, показывая на серую в яблоках. — Прошлая фаворитка выбыла. Жаль, соревнование очень маленькое, места не так уж и много… У нас тоже есть лошадь. Но она у Дитера. Я хочу себе тоже, но… — Она не закончила.

Неловко улыбнувшись, Мария поправила на сестре платье и прошептала:

— Оно смотрится на тебе невероятно… Знаешь, ты в нем такая красивая!

— Спасибо, ты тоже очень красивая.

— Стало много патриотического материала, — сказал Альберт Марии, рассчитывая, что она почувствует себя виноватой.

Но та не собиралась винить себя за то, что заразила Кете мыслями о фестивале.

— Но остального тоже хватает, — возразила она. — Те же скачки, а вечером устроят самый большой фейерверк, нам сказали, что больше не устраивали… Мне кажется, это замечательно.

«Родина наша, слезы утри,

Умоются кровью враги-дикари.

Одна ты моя любовь и услада –

Наша империя — и наша армада».

Отчего-то Кете отказалась трогать животных и за рукав потянула Альберта к выходу. Он тихо пожаловался на ее крепкую хватку, и, к счастью, она немного расслабила руку и пошла спокойнее, не торопя его.

«Что же вы, недруги, вдруг загрустили?

Думали, нас навсегда покорили?

Вы не найдете здесь подхалимажа,

Смерть вам готовит родина наша».

В закрытой палатке показывали фокусы. С час они провели, смотря, как красивый белоснежный человек извлекает из пиджака голубей, разрезает, а затем оживляет женщин и делает банкноты из книжных листов. Позже к зрителям вывели дрессированных собачек, что эффектно прыгали через кольца и выли по указанию. Взглянув сбоку на черты Кете, можно было все же заметить, что она ничего не понимает; глаза ее упорно смотрели, как причесанное маленькое нечто прыгает через второе маленькое прилизанное нечто, но за этим не было не то что интереса, но и обычного осознания, на что она, собственно, смотрит.

— Хочешь… уйдем? — наклонившись к ней, спросил Альберт.

Она согласилась. Они вышли из палатки, и Кете, не отпуская его руки, спросила:

— Мы можем… пойти в машину Марии?

— Тебе нехорошо, Кете?

— Нет, все нормально. Но я хочу побыть в машине.

Мария и Дитер обнаружились за напряженным соревнованием наездников. Кое-как протиснувшись к ним, Альберт спросил у них ключи от машины, а те были столь увлечены, что расстались с ними без лишних вопросов.

Все это время Кете стояла недалеко от машины, на траве. Она сбросила туфли (их она положила на капот) и мяла голыми ступнями теплую зелень.

— Ты можешь заболеть, — сказал Альберт.

Ничего не ответив, босиком, она прошла с ним к машине и, стоило ему открыть ее, взяла его голову и быстро приблизила к себе.

— Кете, ты серьезно?

— А что?

— Мы же не… Ну не в машине же твоей сестры!

— А почему нет? Я хочу.

Как заставляя его, она впилась в него губами и держала очень сильно, пока он не расслабился и не подчинился ей. Все же в этом было что-то неестественное, и в том, как сильно Кете хваталась за его тело, боясь, что он отпустит ее, — в этом ее порыве была не столько любовь, сколько страх. Потом она лежала на нем (было очень тесно) и впитывала губами его дыхание, но, в отличие от его, ее тело оставалось скованным и несчастным.

— Хочешь, отправимся с тобой в Аргентину? — сквозь легкий сон спросил он.

— А что там?

— Очень много зелени и очень тепло, ты сможешь каждый день ходить по траве, если захочешь.

— Там очень красиво?

— Божественно. Помню, я смотрел фильм, и в нем показывали, как хорошо в Аргентине.

— И ты возьмешь меня с собой?

Спрашивала она робко, словно сомневалась в его желании ехать обязательно с ней.

— Я не смог бы поехать без тебя, Кете. Честное слово. А ты — ты бы поехала без меня?

— Нет… ни за что.

В приятном молчании он помог ей поправить платье и надеть туфли, и они вышли наружу.

— Очень жалко, что нет самолетов, — прошептала она.

Темнело, загорались оранжевые фонарики на палатках, включились «светлячки» по краям сцены.

«Мы вместе все вперед идем уверенно.

Врагам не верь, пощады не проси!

Единая великая Империя –

Мы верные сторонники твои».

— Я сказала Марии, чтобы она пригласила Альбрехта, Аппеля и Софи… иначе я не хочу.

— Ты хочешь встретиться с ними? — серьезно спросил он.

— Мне сложно сказать, но… Наверное, мне это нужно.

Внезапно, как осознав себя, она отпустила его руку и пошла в толпу, что встречала нового исполнителя. Жест ее был настолько невероятен, что Альберт на полминуты потерялся, а стоило ему понять, что Кете действительно ушла, как он ее потерял — Кете вошла, растворилась в чужих спинах, и он