Воспоминания. Время. Люди. Власть. В 2 книгах. Книга 1 - Никита Хрущев

Я долго колебался, но в конце концов подписал документ. Когда документ поступил в Москву, Сталин отдыхал в Сочи. О документе узнали Маленков и Берия. Думаю, что они решили использовать мою записку для дискредитации меня перед Сталиным, и вместо того, чтобы решить вопрос (а они могли тогда решать вопросы от имени Сталина: многие документы, которых он и в глаза не видел, выходили в свет за его подписью), они послали наш документ к Сталину в Сочи. Сталин прислал мне грубейшую, оскорбительную телеграмму, где говорилось, что я сомнительный человек: пишу записки, в которых доказываю, что Украина не может выполнить госзаготовок, и прошу огромное количество карточек для прокормления людей. Эта телеграмма на меня подействовала убийственно. Я понимал трагедию, которая нависала не только лично над моей персоной, но и над украинским народом, над республикой: голод стал неизбежным и вскоре начался.

Сталин вернулся из Сочи в Москву, и тут же я приехал туда из Киева. Получил разнос, какой только был возможен. Я был ко всему готов, даже к тому, чтобы попасть в графу врагов народа. Тогда это делалось за один миг – только глазом успел моргнуть, как уже растворилась дверь, и ты очутился на Лубянке. Хотя я убеждал, что записки, которые послал, отражают действительное положение дел и Украина нуждается в помощи, но лишь еще больше возбуждал в Сталине гнев. Мы ничего из Центра не получили. Пошел голод. Стали поступать сигналы, что люди умирают. Кое-где началось людоедство. Мне доложили, например, что нашли голову и ступни человеческих ног под мостом у Василькова (городка под Киевом). То есть труп пошел в пищу. Потом такие случаи участились[667].

Кириченко (он был тогда первым секретарем Одесского обкома партии) рассказывал, что, когда он приехал в какой-то колхоз проверить, как проводят люди зиму, ему сказали, чтобы он зашел к такой-то колхознице. Он зашел: «Ужасную я застал картину. Видел, как эта женщина на столе разрезала труп своего ребенка, не то мальчика, не то девочки, и приговаривала: “Вот уже Манечку съели, а теперь Ванечку засолим. Этого хватит на какое-то время”». Эта женщина помешалась от голода и зарезала своих детей. Можете себе это представить?

Такое же положение было в Молдавии. Сталин послал в Молдавию Косыгина, он тогда был министром торговли и занимался вопросами карточек. Косыгин вернулся, доложил, что там люди голодают и страдают дистрофией. Сталин возмутился и тоже на него накричал, а потом до самой смерти, встречаясь с ним, в шутку говорил: «Вот мой брат-дистрофик».

Косыгин тогда был очень худым. Так его некоторые и звали в те времена (в узком кругу, естественно, подражая Сталину).

Я докладывал обо всем Сталину, но в ответ вызывал лишь гнев: «Мягкотелость! Вас обманывают, нарочно докладывают о таком, чтобы разжалобить и заставить израсходовать резервы». Может быть, к Сталину поступали какие-то другие сведения, которым он тогда больше доверял? Не знаю. Зато знаю, что он считал, будто я поддаюсь местному украинскому влиянию, что на меня оказывают такое давление и я стал чуть ли не националистом, не заслуживающим доверия. К моим сообщениям Сталин стал относиться с заметной осторожностью. А откуда поступали другие сведения? Их докладывали чекисты или инструкторы ЦК ВКП(б), которые разъезжали по районам. Какая-то правдивая информация все же просачивалась к Сталину, но обычно ее очень боялись давать и припрятывали, чтобы «не нарваться», не поставить себя под удар, потому что Сталин реагировал очень резко. Он считал, что все под ним благоденствуют. Как писал Шевченко: «От молдаванина до финна на всех языках все молчит, бо благоденствует». Только Шевченко писал о времени Николая I, а тут Иосиф I.

Сталин поднял вопрос о том, что нужно созвать Пленум ЦК партии по сельскому хозяйству. Уж не помню, сколько лет не созывали пленумов. Наверное, с 1938 года, когда обсуждали в очередной раз вопрос о борьбе с врагами народа, а потом перегибы, которые были допущены в этой борьбе. Сталин тогда играл благородную роль борца против перегибов, которые сам же организовал. Итак, теперь он поднял вопрос о пленуме насчет подъема сельского хозяйства. Начали обсуждать, кому поручить сделать доклад. На заседании Политбюро Сталин рассуждал вслух: «Кому сделать доклад?» Тогда за сельское хозяйство персонально отвечал Маленков. «Маленкову? Он занимается этим делом. Какой же он сделает доклад, если даже терминов сельского хозяйства не знает?» Это было сказано при Маленкове. Причем абсолютно правильно. Удивительно только, как Сталин, зная Маленкова, поручил ему заниматься сельским хозяйством. Это меня давно интересовало. Ответить трудно. У Сталина все могло быть…

Вдруг он говорит мне: «Вы будете делать доклад». Я испугался такого поручения: «Товарищ Сталин, мне не поручайте, прошу вас». «Почему?» «Я мог бы сделать доклад об Украине, которую я знаю. Но я же не знаю Российской Федерации. О Сибири вообще понятия не имею, никогда там не был и не занимался этим делом. Собственно говоря, до Украины я вообще никогда не занимался сельским хозяйством, я сам ведь промышленник, занимался много промышленностью, а также коммунальным хозяйством Москвы. А Средняя Азия? Да я никогда не видел, как хлопок растет». Сталин настаивал: «Нет, вы сделаете доклад». «Нет, товарищ Сталин, очень прошу вас, освободите меня. Я не хочу ни подводить ЦК, ни ставить себя в глупое положение, взявшись сделать доклад на тему, которой я, собственно, не знаю. Доложить Пленуму я не смогу».

Он еще подумал: «Ну, хорошо, давайте поручим Андрееву». Андреев когда-то занимался сельским хозяйством и создал себе в партии славу знатока деревни. В сравнении с другими членами Политбюро он, конечно, лучше знал сельское хозяйство, хотя я был не особенно высокого мнения о его познаниях. Этот довольно сухой человек и формалист обычно пользовался различными бюрократическими записками, строил свои сообщения на основе записок других таких же знатоков сельского хозяйства. Во всяком случае, я был доволен, что меня миновала чаша сия. И Андрей Андреевич был утвержден докладчиком от ЦК на Пленуме. Тогда он являлся членом Политбюро и секретарем ЦК. Имелся еще какой-то комитет по сельскому хозяйству – некая надстройка между ЦК и Советом Министров СССР. Андреев был председателем этого комитета, а я числился его заместителем и членом одного из бюро в комитете. Данный суррогат был создан Сталиным. Не знаю, для чего он был нужен, и в чем конкретно заключалась его роль.

Подошло время, созвали Пленум[668]. Андрей Андреевич сделал доклад. Доклад получился стройный, логично построенный, как обычно у него бывало. Пленум проходил в Свердловском зале Кремля, президиум там маленький, сидели только члены Политбюро. Я находился рядом со Сталиным и видел, как он внимательно слушал. Объявили перерыв. Мы зашли в комнату отдыха, где собирались члены Президиума попить чаю. Иной раз там же и обедали, обменивались мнениями. Сели за стол, подали нам чай, и Сталин спрашивает меня: «Каково ваше мнение о докладе?» Говорю: «Докладчик осветил все вопросы». «Но вы же сидели совершенно безучастно. Я смотрел на вас». «Если вы хотите, чтобы я сказал вам правду, то, на мой взгляд, в докладе нужно было по-иному поставить вопросы. Затронуто все, но в трафаретном порядке». Он вскипел: «Вот вы отказались докладывать, а теперь критикуете». Я видел, что Сталин недоволен мной.