Живой проект - Дарья Еремина

— Лара, для его же безопасности, не вмешивайся.

— Коля, ты в своем уме? Лучше уйди…  иди, доложи своим хозяевам…

* * *

Это было похоже на сон, но Михаил слишком хорошо помнил, что не спит. Ноги и руки практически не слушались, но при этом казалось, что он может взлететь, пройти сквозь мутную стену или слиться с полом. Мысли казались слишком громкими — он боялся думать, а голос подводил — Михаил практически не слышал себя. При этом до слуха доносились то незначительные шорохи и далекие разговоры, то даже вопль женщины на расстоянии вытянутой руки оказался не громче шелеста листвы.

…  она отчаянно кричала, он видел это, вцепившись онемевшими пальцами в дверную ручку.

— Миша, это я…  мама…

— Отпустите ее!

Его голос казался неподъемным, словно гранитная плита. Он не мог его осилить, поднять и использовать, чтобы быть услышанным. Медицинскую каталку с привязанной женщиной провезли мимо.

— Что вы собираетесь делать?! Что с ней?!

— Со мной все в порядке…

— Отпустите ее! Петька?

Кудасов встал по ту сторону прозрачной двери и снял очки. Вокруг глаз темнели круги, кожа отдавала болезненной серостью. Он был истощен, хотя вряд ли мог выглядеть так спустя прошедшие с их последней встречи дни.

— Пригласили поработать голосом разума.

— Ты идиот! Куда привел разум тебя самого? Во что ты вляпался? Почему не связался со мной? Ты же знаешь…

— Знаю! Потому и не связался! И не свяжусь.

— Ты загнешься без меня.

— Тебе так хочется в это верить, Мих…  — тускло усмехнулся старый друг, — но я теперь свободен. От LPI, от «Живого проекта», от тебя.

— Это иллюзия, Петь. LPI вшита в тебя больше, чем в кого бы то ни было. Ты никуда не денешься из системы. И находясь на вершине ее иерархии, ты был значительно свободнее, чем теперь.

Петр пошатнулся и оперся о дверь ладонью.

— Тебе нужен врач, нужно заменить фильтры. Позови кого-нибудь. Это же клиника…  какая-то клиника!

— Это ты ее убил…

— Кого?!

— Ольгу! Она хотела освободиться от тебя…  но так и не смогла.

— Да что за вирус в вас засел? Что за новомодная тяга к свободе притом, что вы понятия не имеете, чего на самом деле хотите? Один восстание клонов и освободительное движение организовал, выторговывая лучшую долю. Это что, свобода выбирать? Другая, пытаясь избавиться от меня, предпочла убить себя. Вероятно, это свобода от необходимости делать хоть какой-то выбор? А ты, чего хочешь ты? Убедиться в том, что существуешь? Что значишь больше, чем по твоему мнению, считаю я? Какое подтверждение собственной ценности тебе необходимо, чтобы почувствовать себя достаточно свободным…  достаточно, чтобы просто жить счастливо?

— Ты никогда в это не верил, Королев. Свобода всегда была для тебя пустым звуком.

— Возможно потому, что я от нее — свободен? От иллюзии ее существования, от перекладывания ответственности, от отговорок, от неверия в себя и недоверия к окружающему миру…  от чужой воли и авторитетов?! Чудовище рождается в тот миг, когда обретает имя, Петь. Александр смог так много, потому что не догадался по твоему примеру развешать ярлыки на все вокруг. Я сам до сих пор жив лишь потому, что в отличие от Ольги не считаю систему, мир, в котором живу — враждебным. Ты всю жизнь хотел ее. Что ты сделал для того, чтобы она и сейчас радовала тебя своим присутствием на этом свете?

— Не смей обвинять меня в ее смерти!

— А я обвинял? Может это был ты сам, Петь? Ты действительно веришь, что кто-то берет в расчет тебя или меня, открывая по утрам глаза и решая, дышать или нет? Ты действительно думаешь, что можешь влиять на чей-то выбор? Жизнь — это не вехи, Кудасов…  не вереница побед и поражений. Жизнь — это то, что между ними. И только между ними ты можешь повлиять на то, в какой цвет окрасится следующая ступень, поднимет ли она тебя или опустит, поскользнешься ты или найдешь опору…  и встанет ли кто-то на нее рядом с тобой.

— Что ж…  вероятно ты где-то ошибся, Королев. Мы оба ошиблись…

Петр свалился к ногам Михаила и растворился в сером покрытии пола. Смутно понимая, что разговор оказался вымыслом, и он так и не имеет возможности помочь другу, Михаил сделал шаг вперед.

Стен уже не было, ноги увязали в полу и плохо слушались. Он слышал голоса, но не мог разобрать речи. Пространство вокруг, сам воздух искрился и звенел. Происходящее казалось сном. В какой раз Михаил напоминал себе о том, что все это не должно быть реальным. И в который раз эта мысль усилила эффект действительности происходящего.

Он редко помнил сны…  раньше реже, чем теперь, когда появилась Анна. Она не находила себе места в его реальности, но полностью и безоговорочно завладела сном. Услышав ее голос здесь, совсем рядом, он инстинктивно прижал руку к болезненно сжавшемуся сердцу. Он не видел ее, только слышал крик с левого конца коридора.

Она просила оставить ее в покое, но не Михаила, а кого-то, кто досаждал. Михаил сделал еще шаг и, чувствуя вполне реальную, отрезвляющую боль в грудине, оперся о стену. Все бы ничего, если бы с каждым новым видением не усиливался страх. Навязанный, животный, неестественный и незнакомый страх, бледное подобие которого он испытал лишь однажды: когда семнадцать лет назад нашел умирающего Петра. То было самое жуткое из возможных переживаний: помноженное на беспомощность чувство ответственности. Анна была совсем рядом, за углом. Ее голос резал слух, он чувствовал на губах влагу ее слез, но уже не мог подняться.

Михаил хотел что-то крикнуть, но не нашел сил…  хотел попросить оставить в покое человека, который не имеет никакого отношения ни к нему, ни к корпорации, но так и не открыл рта, сообразив, что она здесь именно потому, что имеет для него значение. До того, как разрастающаяся боль поглотила остатки разума, Михаил подумал о том, что не готов рисковать любимыми людьми ради любимых вещей. Что эти «кто» всегда будут важнее тех «что», а «как» кто-то добивается своих целей важнее того, «зачем» он их добивается.