Еврейская сага. Книга 3. Крушение надежд - Владимир Голяховский

Немного погодя Савицкий еще сказал:

— Берта просила меня разыскать в Москве женщину по фамилии Трахтенберг и передать ей письмо из Америки. Оказалось, что у нее в Нью-Йорке есть богатая родственница, она хочет оставить ей наследство.

Услышав фамилию, Лиля настороженно спросила:

— Как зовут эту женщину, Марьяна?

— Да, ее зовут Марьяна. Вы ее знаете?

— Очень хорошо знаю, мы работаем вместе. Я устрою вам встречу с ней, приглашу ее к нам.

На следующий день Марьяна пришла, немного смущенная, и с удивлением и радостью читала письмо от родственницы. Теперь ее тайна раскрылась. Неловко улыбаясь Лиле, Марьяна сказала:

— Это моя тетя, которая уехала в Америку еще до революции. Я не хотела никому говорить о ней, потому что за родственницу в Америке меня могли исключить из партии. Это означало бы конец всей моей профессиональной жизни, я боялась осложнений для себя и мужа. Но я не знала, что тетя разбогатела. У нее на Бродвее большой доходный дом, она сдает квартиры жильцам. — И Марьяна попросила Савицкого: — Можете вы передать ей мое письмо?

— Конечно, могу.

Когда Марьяна ушла, Лиля сказала:

— Вот, Марьяна, по крайней мере знает, что если уедет в Америку, ее ждет там богатая родственница.

Павел добавил, улыбаясь:

— Все евреи — родственники, считается, что не дальше чем в пятом колене. Может, и ты найдешь.

* * *

Дома Лиля с Алешей опять обсуждали возможность отъезда, как всегда, по секрету от Лешки, не хотели преждевременно посвящать его в эту тайну. Лиля раздраженно твердила:

— Нас в Америке никакие богатства не ждут. Я с ужасом вспоминаю, как мне пришлось бежать из Албании. Но я хотя бы бежала домой. А теперь мне придется бежать из дома. Что мы будем делать там? Я совсем не представляю, смогу ли я стать там опять доктором… Но уж если я туда поеду, то не для того, чтобы становиться поломойкой.

Алеша обнял ее, успокаивал:

— Глупенькая, я не повезу тебя туда, чтоб ты стала поломойкой. Я обещаю, если мы там окажемся, я сделаю все, чтоб вам с Лешкой было хорошо.

— А на что ты сам надеешься там, в той Америке?

— Ну, устроюсь в какой-нибудь университет преподавать русскую литературу. Говорят, там охотно дают такую работу русским писателям. Издам, наконец, сборник моих стихов, которые здесь не пропускала цензура и анонимно печатал самиздат. А если и это не принесет дохода, я последую совету Мони Генделя.

— Какому совету?

— Напишу роман, историю про евреев в Советской России.

— Роман про евреев? Ты считаешь, что можешь написать роман?

— Попробую, думаю, что смогу. Это будет история нашей семьи начиная с наших с тобой отцов.

Лиля смотрела на него, моргая, мысль о романе поразила ее. Потом она села к нему на колени:

— Знаешь, Алешка, я думаю, что ты сможешь написать такой роман. Я почти совсем уверена.

— Ну вот и хорошо. Но на всякий случай, давай начинать учить английский. Я знаю его неплохо, Лешка тоже, но и нам невредно знать его получше. А тебе придется начинать с азов. И еще, тебе надо научиться водить машину. В Америке это необходимость, все умеют водить машину. Я сам буду учить тебя.

Он научил Лилю вождению и нашел ей учителя английского языка. Но на эту учебу у Лили не было ни сил, ни времени, после работы и хозяйских дел она уставала на уроках еще больше. Теперь поздними вечерами, когда они ложились спать, Алеша спрашивал:

— Ну, что ты сегодня выучила?

Она, и смеясь, и сердясь, саркастически повторяла одну и ту же фразу из учебника:

— Что я выучила? The black dog appears and disappears (черная собака появилась и исчезла). Могу я с таким знанием английского ехать в Америку?

— Ничего, когда пройдет затишье и начнется буря, ты будешь уже готова.

И Алеша успокаивал ее жаркими ласками.

Фернанда уже давно рассказывала Лиле, что у Рупика на кафедре большие неприятности, но самого его Лиля стеснялась спрашивать об этом. Она надеялась, даже была уверена, что все наладится и тогда она пойдет к нему, и они спокойно поговорят. К тому же в последнее время она была поглощена своими делами и проблемами. И вдруг по Боткинской больнице разнесся слух, что профессор Лузаник уходит, что его «съели». Многие врачи были расстроены, женщины даже плакали:

— Такого золотого профессора теряем, а говно остается.

Лиля, как услышала, побежала к Рупику. Перед его кабинетом сидела за столом заплаканная Фернанда:

— Лиля, это ужасно! Он не выдержал и сам написал заявление об уходе. Он просил меня никого не впускать, но ты можешь войти.

Рупик сидел среди перевязанных стопками книг и рукописей, они лежали на рабочем столе, на полу, на стульях. С порога Лиля увидела сильно постаревшего и похудевшего человека, с нездоровым цветом лица, с синяками под глазами и печальным взглядом. Он поседел, и стало заметно меньше волос на голове. Всегда подтянутый, теперь он выглядел неопрятно, галстук съехал на бок, пиджак свободно висел на исхудавших сгорбленных плечах. Лиля вспомнила, каким он был оживленным, улыбающимся, бодрым, когда она впервые навестила его в лаборатории и слушала его лекции. Теперь она поразилась: что сделалось с человеком?!

Он вяло ей улыбнулся:

— А, Лилька, заходи, садись. Поздравляю тебя с защитой. Ты пришла проводить меня?

Она оглянулась, нашла свободный от книг край стула:

— Рупик, я не знаю, что сказать… я просто обескуражена.

— Ой-ой, я ведь тоже обескуражен. Поэтому ничего и не надо говорить.

— Я ходила на твои лекции, училась у тебя, гордилась дружбой с тобой. Это все так грустно…

Тревожить его расспросами и успокаивать предположениями она не хотела. Но он вдруг удивил ее странным метафорическим строем своей мысли:

— А знаешь, Лилька, ты мой старый друг, тебе я скажу, может, оно и к лучшему. Может, это мне голос Бога возвестил.

Она посмотрела с непониманием:

— Кто возвестил?

Рупик теперь любил повторять друзьям библейскую легенду, он пояснил:

— Голос Бога возвестил. Слышала о праведном старце Ное?

— О Ное? Это который спас «всякой твари по паре»?

— Да, но почему он это сделал? Он услыхал голос Бога, велевшего ему строить ковчег. Ной не спрашивал Бога зачем, но построил, а потом спасся. Вот и я думаю, что Бог послал мне такой сигнал: спасайся!

— Рупик, ты что, стал религиозным?

— Ой-ой, как тебе сказать? Я нахожу, что в Библии очень много верного. Раньше я думал, что образованный и интеллигентный человек не может быть религиозным, теперь я думаю, что образованный интеллигент не может не быть религиозным.