Стальная империя Круппов. История легендарной оружейной династии - Уильям Манчестер

Но были у Альфрида Круппа и другие, не афишируемые цели, связанные с бессмертной мечтой о тевтонской Европе. Теперь он добивался господства на мировом рынке. Журнал «Реалите» писал: «Крупп считает, что прошлое Европы, ее ресурсы и ее техника делают ее несокрушимой в промышленном отношении». Да, это он сказал, но, конечно, Крупп не проговорился корреспондентам парижского журнала, что сам он может сокрушить французских промышленников с их неукомплектованными заводами и недостаточной технической базой. Один из его директоров говорил автору книги: «Де Голль напоминает мне немецкого офицера Генерального штаба. Они думали, что могут руководить нацистами, а де Голль думает, что может контролировать Рур. Париж принял план Шумана только потому, что был уверен – Франция станет экономическим лидером объединенной Европы. Они там полагают, что будут иметь больше влияния, чем господин Крупп».

* * *

Когда Макклою сообщили, что Крупп снова стал богатейшим человеком в Европе, тот ответил: «Ничего удивительного. У него была хорошая база да плюс возрождение всей Германии. Так что это было почти неизбежно». Выпустив Круппа на волю, Макклой дал ему трамплин. Теперь, когда создавался Общий рынок, Альфрид ощутил уверенность, что его цель вполне достижима: ведь Рур занимал ключевую позицию в реконструкции Европы. В журнале «Реалите» появилась статья «Король Крупп», в которой говорилось, что, с точки зрения объединенной Европы, «Крупп даже необходим в Общем рынке для нормального развития завтрашней европейской экономики». Для экономистов-рационалистов, таких, как Жан Монне, Крупп и ФРГ означали практически одно и то же. Другие соседи Германии разделяли эту точку зрения, но им не хотелось иметь ничего общего с тем, что напоминало о дискредитированном рейхе. Но политика США уже традиционно имела в Бонне свою точку опоры. Вложив 12 миллиардов в обескровленный Европейский континент, американцы сочли себя вправе если не заказывать музыку, то, по крайней мере, ее предлагать. Целью американцев было восстановление производства в Западной Европе. Сами они боролись с барьерами между штатами, чтобы создать величайший валовый национальный продукт. Джордж Маршалл решил перенести такой же метод интеграции за океан. Экономисты Старого Света с этим согласились. В стороне осталась только Англия, которой позднее пришлось стучаться в двери Общего рынка.

Согласно первоначальной схеме, Общий рынок был «пятеркой», включая в себя Францию, Италию и страны Бенилюкса – Бельгию, Нидерланды, Люксембург. Все эти страны хорошо помнили нашествие «сверхчеловеков» в стальных шлемах и отвергли участие Бонна. Однако в таком виде союз получался неполноценным, и пять министров иностранных дел незадолго до корейской войны за ужином в Парижском МИДе решили пересмотреть этот вопрос. Когда Альфрид вышел из тюрьмы, в европейских странах, пострадавших и от его рук, старательно изучали довоенные лекции английского экономиста Джона Кейнса, где говорилось: «Данные статистики показывают, что экономическая взаимозависимость между Германией и ее соседями поистине велика».

Как подчеркнул один из участников экономических дебатов профессор Паундс, «наличие угольного бассейна в Руре ставит Западную Германию в чрезвычайно выгодное положении при ведении переговоров». Конечно, американцы могли продавать на Европейском континенте свой уголь, и действительно продавали его, притом дешевле рурских промышленников, но качество американского угля было явно ниже, чем у них. Этот вид топлива тогда пользовался большим спросом во всех европейских странах, где быстро восстанавливалась и развивалась промышленность.

Таким образом, в начале 1959 года «пятерка» превратилась в «шестерку». В Брюсселе, в штаб-квартире Европейского экономического сообщества, представитель Бонна был официально представлен Вальтеру Хальштейну, бывшему офицеру вермахта, который теперь стал президентом Общего рынка. В Руре торжествовали: ясно было, что здешние магнаты приобретут доминирующее положение в новом союзе. Французских промышленников они всерьез не принимали, а два сильных конкурента – США и Англия – находились за его рамками. Бывший рейх, уменьшенный в размерах, был теперь экономически тесно связан с Западной Европой. Экспансия на Восток, в отличие от прежних времен, была теперь неосуществима, и страны Запада могли стать единственными реальными партнерами ФРГ. Конечно, это не означало, что немцы пламенно полюбили свободный мир. Для Круппа и его соотечественников это был брак по расчету, и новые партнеры Германии хорошо понимали, что она может быстро отказаться от этого союза, когда он станет ей невыгодным. Скептики оставались при своем мнении. «Нэйшн» писала, что «Крупп может стать монополистом и принять участие в создании новой агрессивной Германии», а публицист Т. Уайт мрачно заметил, что, если «немцев снова захлестнет океан националистических эмоций, как с ними уже случалось, тогда новый европейский союз окажется бесполезным, и лучше бы его не создавали». Временами кризисы «холодной войны» затмевали тот факт, что при всех противоречиях между Россией и США ни одно их столкновение не переросло в открытый «горячий» конфликт, тогда как Германия представляла единственную великую угрозу миру в XX веке. Если бы Бонн разрушил НАТО, американцы пострадали бы от этого, но не имели бы оснований слыть мучениками. Следует всегда внимательно читать ту часть контракта, которая напечатана мелким шрифтом.

Альфрид Крупп вошел в Общий рынок как богатейший и самый могущественный промышленник Европейского экономического сообщества. Его концерн был одним из семи крупнейших фирм, имеющих более чем четырехмиллиардный оборот, причем только он один находился в единоличной собственности. Крупп и его сателлиты – рурские промышленники добывали половину угля, потребляемого в ЕЭС, и теоретически Альфрид, просто дав приказ Бейцу, мог бы остановить три из четырех грузовых судов, приходящих в роттердамский порт или покидающих его. Конечно, он не делал ничего подобного. Эти грузы были слишком нужны ему самому. Европейское сотрудничество приносило прибыль, и Крупп с энтузиазмом занялся новым делом. Даже на товарных вагонах поездов, которые курсировали между заводами Круппа, стояло клеймо ЕЭС. Чтобы доказать, что он в первую очередь европеец, Крупп стал приобретать оборудование в других пяти странах, прежде всего – станки во Франции. Конечно, его стали приглашать в Брюссель, на заседания, где фиксировали цены, что вызвало некоторое замешательство в Лондоне.

Однако для самого Альфрида это все было так, между прочим. Главной же для него в это время являлась сложная сделка, которая в случае удачи давала бы ему право на памятник, равный прадедовскому. «Час икс» наступал 31 января 1959 года. Именно к этому утру он обязался избавиться от своих угольных шахт и стальных заводов. Уже пять лет Крупп планировал сделать нечто противоположное, однако его стратегия и тактика были так сложны, что сбили с толку союзников, соотечественников и даже родных и друзей. Разговоры обычно сводились к тому, что Альфрид Крупп фон Болен унд Хальбах – это вам не австрийский ефрейтор, а член четырнадцати аристократических клубов. Он многократно заверял Лондон, Париж, Вашингтон, что принял на себя моральное обязательство и намерен выполнить его. И чтобы человек его происхождения и воспитания оказался способен на вероломство – нет, это невероятно.