Блондинка в озере. Сестричка. Долгое прощание. Обратный ход - Реймонд Чандлер

Розовый плащ с поднятым воротником касался ее платиновых волос. Она стояла посреди гостиной и оглядывалась безучастно. Затем она проворно выскользнула из плаща, швырнула его на тахту и присела.

— Я не ожидал, что вы и впрямь приедете, — сказал я.

— Нет, скромник, ты прекрасно знал, что я приду. Виски с содовой, если есть.

— Есть.

Я принес стаканы и сел рядом с ней, но не так близко, чтобы это что-нибудь значило. Мы чокнулись и выпили.

— Поедем к «Романову» ужинать?

— А что потом?

— Где вы живете?

— Западный Лос-Анджелес. Дом на тихой старой улочке. Мой собственный, кстати. Помнишь, я спросила, а что потом?

— Это зависит от вас, само собой.

— Я думала, что ты посмелее. Значит, мне не нужно будет расплачиваться за ужин?

— Следовало бы дать вам пощечину за эту остроту. — Она внезапно рассмеялась и посмотрела на меня пристально поверх стакана.

— Считайте, что я уже схлопотала. Мы были несправедливы друг к другу. «Романов» может и подождать, не правда ли?

— Мы можем начать в Западном Лос-Анджелесе.

— Почему не здесь?

— Боюсь, что вам здесь не понравится. С этим домом у меня связаны печальные воспоминания.

Она быстро вскочила и схватила плащ. Я успел помочь ей надеть его.

— Извините, — сказал я, — мне надо было сказать это раньше.

Она повернулась, ее лицо было рядом, но я не коснулся ее.

— Ты извиняешься за сохраненную мечту? У меня тоже были грезы, но они умерли. У меня не хватило мужества сохранить их.

— Это совсем не так. Была женщина. Она была богата. Она думала, что хочет выйти за меня замуж. Из этого ничего бы не вышло. Я, наверное, никогда не увижу ее. Но я помню ее.

— Пошли, — сказала она тихо. — Оставим этот дом воспоминаниям. Хотела бы я, чтобы у меня было что вспоминать.

По пути к «кадиллаку» я тоже не коснулся ее. Она прекрасно вела машину.

Когда женщина так хорошо водит машину, она близка к совершенству.

Ее дом находился на тихой улочке между Сан-Висенте и бульваром Сансет.

Он стоял вдалеке от дороги. К нему вел длинный подъездной путь. Вход в дом был сзади, через маленький дворик-патио. Она отперла дверь и включила свет во всем доме, а потом исчезла, не обронив ни слова. В гостиной приятный разнобой мебели создавал ощущение комфорта. Я стоял и ждал, пока она не вернулась с двумя высокими бокалами. Она успела снять плащ.

— Была замужем? — спросил я.

— Из этого ничего не вышло. Мне остался этот дом и немного денег, хотя я за этим не охотилась. Он был славный паренек, но мы не подходили друг другу. Он погиб в воздушной катастрофе — он был пилот. Дело обычное. Я знаю одно местечко по пути в Сан-Диего, там полно девушек, которые были замужем за летчиками, пока те были живы.

Я пригубил и поставил бокал. Взял бокал из ее рук и тоже поставил.

— Помнишь, вчера утром ты велела мне перестать пялиться на твои ноги?

— Кажется, я припоминаю.

— Попробуй останови меня сейчас.

Я обнял ее, и она упала в мои объятия без единого слова. Я подхватил ее и понес и каким-то образом нашел спальню. Я опустил ее на постель. Задрал ей юбку и увидел белые бедра и ее длинные прекрасные, обтянутые нейлоном ноги.

Внезапно она прижала мою голову к своей груди.

— Зверюга! Хоть бы свет погасил.

Я подошел к дверям и выключил свет в комнате. Из коридора проникал свет лампы. Когда я повернулся, она стояла у постели обнаженная, как Афродита, прямиком из Эгейского моря. Она стояла гордо, не стыдясь, но и не завлекая.

— Черт, — сказал я, — когда я был молод, можно было спокойно раздеть женщину. В наши дни ты борешься с запонками, а она уже в постели.

— Что ж, борись со своими проклятыми запонками.

Она откинула покрывало и легла на постель, беззастенчиво обнаженная.

Передо мной была просто красивая голая женщина, совершенно не стыдившаяся своего тела.

— Доволен моими ногами? — спросила она. Я не ответил.

— Вчера утром, — произнесла она как в полудреме, — я сказала, что у тебя есть один плюс. Ты не лапаешь меня. И один минус. Знаешь, какой?

— Нет.

— Ты не уложил меня в постель прямо тогда.

— Твои манеры не располагали к этому.

— Ты ведь считаешься детективом. Сейчас, пожалуйста, выключи везде свет.

Затем очень скоро она заговорила в темноте — «милый, милый, милый» — тем самым голосом, которым женщины говорят только в особые моменты. Затем наступили покой и тишина.

— Все еще доволен моими ногами? — спросила она сквозь дрему.

— О таких ногах никогда не скажешь «довольно». Ими невозможно пресытиться, сколько бы раз ни наслаждаться тобой.

— Ах, мерзавец. Настоящий мерзавец. Иди ко мне. — Она положила голову мне на плечо. Мы ощутили редкую близость.

— Я не люблю тебя, — сказала она.

— Конечно. Но не надо цинизма. Это восхитительные мгновения — хотя всего лишь мгновения.

Я ощутил ее теплое, плотно прижавшееся тело. Оно кипело жизненной силой. Она с силой притянула меня к себе.

И снова в темноте этот приглушенный крик, и затем вновь тихое спокойствие.

— Я тебя ненавижу, — сказала она, прижимаясь губами к моим губам. — Не за это, но потому, что такое совершенство никогда не приходит дважды. С нами оно наступило слишком быстро. Я больше никогда тебя не увижу и не хочу видеть. Это должно быть навсегда или один-единственный раз.

— А ты еще играла в авантюристку, которая прошла огонь, воду и медные трубы.

— И ты тоже играл. Но мы оба ошиблись. Но это бесполезно. Целуй меня крепче.

Внезапно она молча выскользнула из постели.

Вскоре вспыхнул свет в коридоре, и она возникла в дверном проеме, уже в халате.

— Прощай, — сказала она спокойно. — Я вызову для тебя такси. Подожди перед домом. Больше ты меня не увидишь.

— Что насчет Амни?

— Бедный закомплексованный неудачник. Ему нужно ощущение власти. Я ему даю это. Тело женщины не столь свято, чтоб его нельзя было использовать, в особенности если любовь не удалась.

Она исчезла. Я встал, оделся, прислушался, прежде чем выйти. Я ничего не услышал. Окликнул ее, но ответа не было. Когда я вышел на улицу, к дому подъехало такси. Я оглянулся. Дом был погружен во мрак.

Там никто не жил. Это был просто сон. Только кто-то вызвал такси. Я сел в машину и покатил домой.