Царица поверженная - Маргарет Джордж

Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них»[16].

Так было с Цезарем в сенате, этого сейчас дожидаемся мы здесь, в Александрии.

«Время и случай для всех их»[17].

Но что еще я могу делать, кроме как ждать, положившись на время и случай? Ближе к вечеру, когда солнечные лучи падали на окна косо, отчего в комнатах возникали длинные диагональные полосы света, я вдруг почувствовала себя невероятно одинокой. Цезарь мертв, Цезарион бежал, мои приверженцы отосланы туда, где безопаснее, Антоний не в силах больше бороться. А я стою здесь, всматриваюсь со стен в окрестности и готовлюсь к штурму.

«И помни Создателя твоего в дни юности твоей, доколе не пришли тяжелые дни и не наступили годы, о которых ты будешь говорить: „Нет мне удовольствия в них!“, доколе не померкли солнце, и свет, и луна, и звезды, и не нашли новые тучи вслед за дождем.

В тот день, когда задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы; и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось; и помрачатся смотрящие в окно…

И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы… Ибо отходит человек в вечный дом свой, и готовы окружить его по улице плакальщицы – доколе не порвалась серебряная цепочка, и не разорвалась золотая повязка, и не разбился кувшин у источника, и не обрушилось колесо над колодезем.

И возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвратится к Богу, Который дал его.

Суета сует, сказал Екклесиаст, все – суета!»[18]

День кончается. Солнце клонится к закату. Октавиан приближается. Пользуясь роскошью одиночества, оплакиваю заходящее солнце.

«Конец дела лучше начала его».

Нет, никогда.

Екклесиаст не прав.

Антоний нашел меня сидящей в потемках. Солнце село, истаял пурпур заката, и меня окружала ночь.

– Что тут такое? – воскликнул он. – Ламп, что ли, нет? Почему сидишь в темноте?

Он выбежал из комнаты, принес лампу и посветил мне в лицо.

– С тобой все в порядке? – Антоний обеспокоенно заглянул мне в глаза.

– Да, – ответила я. – Просто присела и задумалась.

– Глубоко, видать, задумалась, если не заметила, как стемнело.

– Так, надо было поразмыслить.

И это было правдой: когда смиряешься с неизбежностью, после первого приступа сожаления и горести приходит спокойствие.

– Что тут? – Он потянулся и взял свиток, развернувшийся, как длинная лента.

– Философские стихи. Эпафродит принес вместе с отчетами казначейства.

Антоний хмыкнул, зажег еще несколько светильников и углубился в чтение.

– Странный все-таки человек этот Эпафродит, – промолвил он через некоторое время. – Цифры – с одной стороны, поэзия – с другой. Но тот, кто написал это, кем бы он ни был, смотрит на жизнь неверно. – Антоний покачала головой. – Бедный.

«Это мы бедные, – хотела сказать я. – Ты не понял, что это про нас?»

Антоний снова хмыкнул:

– Знаешь, а вот на сей счет он, пожалуй, прав.

– Насчет чего?

– А вот, послушай:

«И так иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим.

Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей.

Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это – доля твоя в жизни и трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем.

Все, что может рука твоя делать, по силам, делай…»[19]

Тут он говорит верно: это все, что мы можем делать.

Надо же, Антоний нашел даже в этом мрачном тексте счастливые строки. Он положил свиток, взял меня за руки и заставил встать. Мы молчали и просто стояли, прижавшись друг к другу.

Мы были вдвоем на крепостной стене, никого, кроме нас, и с нами наша любовь – истинная, глубокая и неизменная.

– Дорогая, давай последуем совету Екклесиаста и выпьем немного вина, – сказал Антоний и отпустил меня, чтобы взять кувшин и чаши.

– Чтобы возвеселилось сердце? – спросила я.

– Воистину так, – ответил он, наполняя чаши.

Таков Антоний: и в обыденности, и в невзгодах он всегда умел отыскать радость. И даже сейчас его чары не помрачились.

– Посланец Октавиана, госпожа, – доложил Мардиан, заглянув из-за угла резной ширмы слоновой кости в мой рабочий кабинет.

Он произнес это обыденным тоном, и никто не заподозрил бы, что мы сгораем от нетерпения в ожидании новостей. Хоть каких-нибудь новостей о происходящем.

Я встала:

– Только что прибыл?

– Даже дорожную пыль с плаща не отряхнул, – ответил Мардиан.

Молодой воин и впрямь был весь в пыли, но я отметила, что он не простой солдат, а военный трибун. На сей раз Октавиан направил ко мне гонца рангом повыше.

– Приветствую тебя, – сказала я. – Что велел передать нам Октавиан?

Посланец стоял навытяжку и старался скрыть тот факт, что внимательно присматривается ко всему для последующего доклада Октавиану.

– Госпожа, император Цезарь желает сообщить тебе, что он приближается к границам Египта и в настоящее время остановился в Рафии.

– Ах да, Рафия. Примечательное место. Помнится, много лет назад именно в битве при Рафии Птолемей Четвертый впервые использовал против своих врагов из Сирии не только греков, но и природных египтян. То был поворотный пункт в нашей истории. – Я посмотрела на молодого человека. – И что же, Октавиан надеется, что этого не повторится?

– Это было бы благословением для всех нас. Мой командир просит тебя приказать гарнизону Пелузия сложить оружие.

– А почему он решил, что я отдам подобный приказ?

– Потому что, как он говорит, ты сама предложила ему обойтись без кровопролития.

– Так-то так, но только он на мое предложение не ответил, и я резонно решила, что оно отвергнуто.

Отсутствие ответа было равнозначно ответу отрицательному. Да и что ему оставалось после истории с Тирсом?

– Напротив. Мы лишь хотим, чтобы ты подтвердила свои миролюбивые слова делом, пропустив нас через Пелузий.

Я рассмеялась.

– Его нелюбезный отказ отвечать сделал это невозможным, ибо возбудил определенные… сомнения в чистоте его намерений. Боюсь, теперь я не могу ему доверять.

Как будто раньше я могла.

– То, что он предлагает, и ведет к преодолению недоверия. Ты должна показать, что твое предложение было искренним и что ты действительно стремишься избежать кровопролития.

– Молодой человек, а ты знаешь, в чем именно состояло мое предложение?

– Нет, этого он мне