Князь Благовещенский: Князь Благовещенский. Наместник. Пророк - Виталий Сергеевич Останин

В Праге не выйдет на работу профессор герцогской академии искусств, который известен коллегам как человек обязательный и пунктуальный. Вскоре выяснится, что ничего страшного с ним не случилось: обычная простуда, декабрьские ветра очень коварны – так он объяснит по телефону декану. И в очередной раз подтвердит свою репутацию, ведь четыре десятка слушателей должны быть чем-то заняты. В качестве замены профессор предложит своего друга, известного польского художника, который, к счастью, сейчас проездом в городе. И даже возьмет на себя смелость пригласить того в академию на двухчасовую лекцию. Разумеется, декан будет только за.

Едва заметные штрихи. Не штрихи даже, робкое касание кончика гусиного пера к обнаженной коже. Как связать москвича с цветами, перуанца с монетой, нихонца на утлом судне, пражского профессора и кактусы в каком-то мадридском офисе? Да никак, в том-то и вся прелесть! Умей паписты отслеживать такие микровоздействия, они бы уже правили миром и никакого геноцида не пытались бы устроить.

Имелся, правда, момент, за который они могли зацепиться. Собственно, за последствия этих самых воздействий. Однако я уверен, что даже знаменитой паранойи отца Доминика не хватит на то, чтобы заподозрить мое участие в последующих событиях. В конце концов, банальное пищевое отравление – никакой магии!

Стечение обстоятельств: проговорив всю ночь с первой любовью, шеф-повар римской траттории выйдет на работу невыспавшимся и ужасно рассеянным. Голова его будет занята мыслями о том, как все могло сложиться, если бы много лет назад он был тверже и настойчивее. Не глядя, он примет рыбу, оказавшуюся не слишком-то свежей, и пропустит мимо ушей слова поставщика о том, что «проклятые нихонцы, у которых мы берем кету, задирают отпускные цены». Как и рассуждения о том, что творится далеко на востоке за русскими землями. Шеф-повар просто уберет рыбу в холодильник, а через несколько часов две из них станут обедом для шумной компании славянских ребятишек.

Молодые желудки не тронет такая малость, как красная рыба второй свежести. В другое время и в других обстоятельствах максимум, к чему мог привести такой обед, – чуть больше времени в туалете, чем обычно. Но ресторанная еда, долгое путешествие и естественное подростковое возбуждение перед важным, порученным святыми братьями делом даст результат, которого никто не ждал – уже на подъезде к Праге команду супериоров начнет тошнить. И лопоухий рыжий, подавляя рвотный рефлекс и поминутно вытирая слезы на глазах от острых спазмов в животе, не сразу отреагирует на слова: «Она на площади». А когда станет искать инку, проклиная свое недомогание, разминется с ней на какой-то десяток шагов.

У него еще останется шанс найти ее – в конце концов, индианка не иголка в стоге сена, а площадь, куда ее выпустили, окружена агентами. Но вмешается еще один неучтенный фактор – так сложно все предусмотреть! Очарованный дикой и нездешней красотой, польский художник, спеша на лекцию, остановится напротив Куавы, словно громом пораженный. Растерянная, ничего не понимающая девушка покажется ему идеальной моделью для той композиции, что он уже года три носит в сердце.

Инка ни слова не поймет из первого его предложения и ответит на латыни. Но он будет таким располагающим к себе, таким искренним, его глаза будут так гореть… а непонятная речь успокоит девушку. И она позволит ему увести себя в здание академии, где найдется человек, знающий язык римлян, который объяснит жрице суть предложения поляка.

Она ответит отказом, а художник продолжит настаивать. И тогда начнется долгий процесс убеждения. Поляк будет показывать свои картины, ругаться, падать к ее ногам. Инка будет слушать переводчика и недоумевать, как ерунда, подобная рисунку, может волновать человека. И когда Куава, пообещав все же подумать, через три часа выйдет из лабиринтов Пражской академии, паписты уже перестанут искать ее здесь. Зато ее будут ждать. Фраза на латыни, намек на ткача, и к концу дня девушка покинет страну.

Что касается бабушки-вахтерши и мальчишки-индейца, то к плетению вокруг индианки они отношения не имели. Их нити совсем в другом узоре. Для которого еще не настало время. А вот мне уже сегодня требовалось совершить еще несколько дел.

– Свяжитесь с магистром, Альдо, – произнес я в модальности господина к слуге, почувствовав появившегося на входе в веранду видящего. – Я смертельно устал торчать на этой вилле. Хочу поехать в Рим, немного развеяться и пройтись по магазинам. Вы, разумеется, тоже приглашены.

До часа «Ч» – дня освобождения, осталось каких-то пять дней. За это время мне осталось сделать еще массу дел.

Вечный город встретил меня мелким дождем и узкими улицами. Нет, кое-где они были нормальной, современной ширины, достаточной, чтобы могли разъехаться две машины, даже с учетом забитых припаркованными авто обочин. Но чем ближе мы приближались к историческому центру, тем чаще я думал, что ехать стоило на мопедах. Да, несолидно. А в пробках стоять по двадцать минут солидно?

Интересно, но у меня наглухо отключилась опция туриста. Совершенно было плевать на Колизей, собор Святого Павла, все эти холмы, катакомбы и что там еще рекомендуют обязательно посмотреть приехавшим в Рим. Даже удивительно – город с такой историей, которой ни одно человеческое поселение не может похвастать, а мне плевать? Одно только растущее раздражение от упавшей скорости передвижения и зависть при взгляде на юркие силуэты мотоциклистов, укрытых от дождя накидками.

– Долго еще? – спросил я Альдо.

Видящий с угрюмым видом сидел рядом с водителем. Его наша черепашья скорость тоже раздражала, но куда больше он был зол на меня, заставившего его ехать за покупками и даже получившего на то разрешение отца Доминика.

Последний, узнав о моем желании, отреагировал ожидаемо. Сперва вопросы «зачем вам это», переходящие в предложения типа «скажите, что вам нужно, и вам все привезут», и в завершение, когда с моей стороны уже были продемонстрированы нотки легкой истеричности, согласие. С просьбой немного подождать эскорта, который должен будет нас сопровождать.

Я понимал, почему он дал добро на выезд – ни на секунду не появилось мысли, что он повелся на мои мотивы вроде «мне нужно развеяться». Не тот у старикана уровень паранойи в крови, чтобы за здорово живешь выпускать пророка из золоченой клетки. Нет, он хотел посмотреть, что я задумал, и дополнить мой психологический портрет своими наблюдениями. А о моем побеге он не особенно волновался: Альдо и Челия поехали со мной, а также два джипа с охраной. Да и земля была его.

Но я не собирался давать магистру дополнительную информацию. Мой выезд в город сам по себе был воздействием. И цели я уже добился.

– В таком темпе еще минут пятнадцать, – отозвалась Челия.

Она сидела рядом со мной на заднем диванчике и равнодушно смотрела