Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Продовольственные бунты продолжились в 1916 г.: 14 и 16 февраля в Баку, в конце июня — в промышленной Кинешме Костромской губернии и в середине июля — в фабричном поселке Родники Костромской губернии. В июле солдатские жены устраивали самосуды над торговцами в Самаре, Екатеринославе, Нарве, Таганроге. Информация о десятках убитых и раненых растекалась по всей России и действующей армии.

Привычное социальное недовольство деревни получило новые раздражители. Старые ценности сомкнулись с азартом военной добычи. Не случайно многие усомнились в энтузиазме призывников. Люди образованные радовались, что крестьяне добровольцами шли на фронт, порой отказываясь от медицинского освидетельствования. Но подчас ими двигал отнюдь не патриотический порыв: добровольцы могли выбирать род войск. Были и более прозаические причины. «Доброволец Раков пошел на войну, чтобы лошадь выручить: думал, что если сам пойдет, лошадь вернут, — отмечал в дневнике М. Пришвин. — И еще слышал, что добровольцу возле обоза можно поживиться, и пошел». Вероятно, таких «проявлений патриотизма» было немало. Впрочем, в мемуарной литературе встречаются упоминания о том, что некоторые крестьяне западных губерний добровольцами шли на фронт. Однако даже пропагандистская литература того времени о таких случаях умалчивает. Зато имеется другое свидетельство. Ф. Степун отмечал, что добровольцев из своей среды крестьяне презирали, считая их людьми, которые «ничего “настоящего” все равно делать не могут», так как оторвались «от того глубоко чтимого… священного, полезного и посильного им домашнего труда». И тот факт, что в большинстве своем крестьяне шли на призывные пункты скорее покорно, нежели с сознанием патриотического долга, вовсе не исключал, что они избавились от глубоко накопившегося социального недовольства.

Деревенское бунтарство стало наполнять собой городскую среду уже в ходе мобилизации. В Ишиме 4 тыс. запасных пытались захватить казарму и завладеть оружием. Вызванная рота солдат открыла по собравшимся на площади огонь. 18 июля 1914 г. в Царицыне начались многотысячные патриотические демонстрации. Но 22 июля, когда город наводнили призывники-запасные из деревни с родственниками, ситуация изменилась. Многотысячная толпа женщин потребовала немедленной выдачи пособий на мужей, обвинив воинского начальника в их присвоении. Женщины, прорвавшись сквозь цепь солдат, избили офицера и пристава. Вызванная команда дала два залпа в толпу. Погибло 20 человек (из них 7 женщин), 25 было ранено. Недовольство мобилизованных не ограничивалось «нерасторопными» властями. Некоторые из них готовы были примириться с судьбой при условии пересмотра арендных отношений с помещиками. Общинники, со своей стороны, направляли недовольство против поощряемых властями «выделенцев», причем первых зачастую представляли отцы, вторых — их сыновья. 12 августа 1914 г. в с. Козловка Воронежской губернии 2-тысячная толпа женщин и подростков разгромила дома и хозяйства 23 хуторян.

Принято считать, что около 2/3 июльских выступлений крестьян носили антипомещичий характер. «Шесть дней подряд проходили (новобранцы. — Ред.) мимо моей усадьбы и все шесть дней поджигали мое имение в разных местах», — сообщал помещик Чистопольского уезда Казанской губернии, подчеркивая, что «пострадали все по дороге лежащие усадьбы». В Чембарском уезде Пензенской губернии крестьяне двух сел попытались сжечь усадьбу местной помещицы. По этому делу было арестовано 60 человек, а в общей сложности в этой губернии арестовали более 130 крестьян. В Новоград-Волынском и Житомирском уездах Волынской губернии крестьяне начали массовую порубку помещичьих лесов, оказывая сопротивление стражникам. Курский губернатор 13 августа 1914 г. доносил о массовых выступлениях против землеустроителей, грозящих «серьезными осложнениями». Массовые порубки казенных и частновладельческих лесов были отмечены в Томской губернии. По неполным данным, с 17 июля по 31 декабря 1914 г. произошло 265 крестьянских выступлений. Их мотивация заметно усложнилась. Несомненно, неожиданная и непривычная экстремальная ситуация спровоцировала выплеск накопившегося социального недовольства не только в традиционных, но и в обращенных формах.

Крестьянское недовольство не случайно легко приобретало германофобскую окраску. Этому упорно содействовали правые политики. Одесское отделение Союза русского народа (к которому власти отнюдь не благоволили) в октябре 1914 г. ходатайствовало о наделении крестьян землей в Галиции, а также об изъятии земель у немецких колонистов. В декабре 1914 г. МВД отмечало, что «…злонамеренные лица возобновили среди крестьянства пропаганду о насильственном отобрании земель, принадлежащих удельному ведомству, монастырям, церквам и российским подданным немецкого происхождения, и о безвозмездной передаче их крестьянам, в особенности солдатам и их семьям по окончанию войны». Впрочем, сметливые землепашцы вряд ли нуждались в городских агитаторах. В декабре 1914 г. крестьяне Старицкого уезда Тверской губернии доносили о «прогерманских высказываниях» известного философа Е.В. де Роберти, местного земца и члена ЦК кадетской партии. За доносом стоял хозяйственный конфликт, который был развернут в «патриотическое» русло.

Подчас патриотизм определялся тягой к «справедливости». В Тамбовской губернии говорили, что, «если победит Россия — земля будет от дворян-помещиков отобрана и отдана в надел крестьянам, так как они, главным образом, являются защитниками Родины и победителями врага». При этом охотно подхватывались слухи об «измене» помещиков. «Местные землевладельцы — Кожины, Трубецкие, Толстые и другие, собирают между собой деньги и отсылают их в Германию для завоевания России…» — уверяли крестьяне. Поветрие официального патриотизма вводило деревню в «соблазн». В прифронтовой полосе крестьяне, сговариваясь с интендантами, принимались усердно вырубать частновладельческий лес «для нужд действующей армии».

Впрочем, в целом недовольство деревни утихло — сказались отток молодежи в армию, сухой закон, выплаты солдаткам. Некоторые горожане завидовали крестьянам. «От войны большая часть русского народа, как это ни странно, в выгоде, — считал историк. — Крестьянство благоденствует от а) притока денег в деревню в виде пайков женам и детям запасных, Ь) от значительного (вдвое и втрое) возвышения заработной платы, с) уничтожения водки и пьянства». Но «благоденствовали» далеко не все. С.Н. Прокопович пояснял, что, несмотря на то что крестьяне в первый год войны получили пособия на 340 млн. руб., а во второй — 585 млн., лишь крестьяне черноземной полосы, продающие хлеб, смогли накапливать деньги и распоряжаться ими по своему усмотрению. Напротив, на хозяйствах крестьян северных и промышленных губерний, вынужденных покупать хлеб и подрабатывать на стороне, рост цен на сельхозпродукты сказался отрицательно. Так, в Архангельской губернии из-за недостатка кормов с весны 1915 г. пришлось резать скот. Скоро сказался и недостаток рабочих рук. Сообщали, что в Поволжье приостановилась уборка, а семьи, лишившись работников, не знают, как жить дальше. В 1915 г. в Оренбургской губернии в большинстве корреспондентских сообщений (74%) указывалось на нехватку рабочих рук как главную причину уменьшения площади яровых посевов. В подобном положении оказывалась значительная часть крестьян.