Первый кубанский («Ледяной») поход - Сергей Владимирович Волков

Послышался выстрел за селом. Бой начался. Мы простились, и действительно – навсегда…

Сегодня мой полк в главных силах. Идем за обозом, который поспешно перебирается по мосту через речку Белую с отлогими песчаными берегами в широкой долине. Едва часть обоза перешла на другую сторону, как с гребня правого берега долины по нем началась неистовая стрельба большевиков с расстояния не более 800 шагов. Корниловцы с чехословаками перешли против них в наступление и несколько оттеснили их, но удержаться не могли, ввиду огромного перевеса в силах на стороне красных, и стали медленно отходить… Залегли, начав окапываться.

В тылу тоже было тяжело: юнкера Боровского с трудом сдерживали наседавших сзади большевиков. Обоз, сбившись в кучу и прижавшись к крутому скату правого берега долины, переживал тяжкие часы, как под станицей Березанской. Только здесь было еще хуже, так как снаряды красных все время падали среди него и разбили несколько повозок. Был опрокинут экипаж генерала Алексеева и смертельно ранен его кучер. Несчастные раненые доходили до полного отчаяния, и многие из них уже спрашивали друг друга, не пора ли застрелиться. Положение впереди становилось все хуже.

В это время моему полку было приказано усилить левый фланг корниловцев. В резерве ничего не осталось. «Психологическое» подкрепление подчинено было мне. Толку от него было мало. Я послал его на свой левый фланг, но там оно попало под фланговый пулеметный огонь красных и быстро отошло назад. По моему приказанию «мобилизованные» остановились, залегли и своим огнем оказали нам все же кое-какую поддержку.

Когда в бой было введено решительно все, что мы имели, боевое счастье улыбнулось нам: большевики, видимо, потеряли веру в свой боевой успех и ограничивались уже только одной стрельбой, не переходя в наступление.

Стоя на высоком стогу соломы за своими цепями, я хорошо видел все поле сражения: оно было непривычно широко для наших сил… У красных была видна почти сплошная линия цепей; у нас – коротенькие цепочки, такие маленькие и жалкие, с большими промежутками между ними. И все же большевики не решались атаковать нас.

Подъехал к моему стогу Корнилов со своей свитой, влез ко мне, взял бинокль и стал мирно беседовать со мной, как будто мы были вдвоем в уютном кабинете. А уютности было здесь не очень много. Пули все время долетали до меня и раньше, и уже тяжело ранили офицера, приехавшего ко мне с докладом. С приездом Корнилова и его свиты, представлявшей заметную цель, огонь большевиков еще больше усилился. Стог рыхлой соломы на открытом поле был для нас весьма сомнительным прикрытием…

Так, с переменным успехом, бой тянулся почти целый день. Но вот настал психологический момент перелома боя: наша стойкость сломила упорство красных; у них не хватило смелости перейти в решительное наступление; у нас – она нашлась. Корнилов верно схватил минуту для приказа перейти в атаку, – и она вышла блестящей… В полном беспорядке большевики бросились бежать. Мы двинулись за ними.

И вот в это время по нашим бесконечно уставшим рядам, среди измученных раненых в обозе молнией пронеслась долгожданная радостная весть: «Покровский с кубанцами идут к нам на соединение».

Только тот, кто слышал тогда наше «Ура!», может понять ту безумную радость, какая охватила всех нас при этом известии… Сколько бодрости и светлых надежд влила эта весть в сердца утомленных бойцов.

И когда долетела она до арьергарда, где Боровский со своими юношами как лев отбивал атаки красных, капитан Капелька в безумном восторге вскочил на бруствер окопа с криком: «Ура, кубанцы с нами…» – и пал мертвый с пулей в лоб… Роковое предчувствие оправдалось.

Пришли в станицу Рязанскую. Странное название в предгорьях Кавказа объясняется тем, что здесь были поселены во время завоевания Кавказа крестьяне из центральных губерний России, зачисленные в состав казачества Кубани, но сохранившие названия своих губерний. Были здесь еще станицы Калужская, Пензенская, Смоленская и др.

В Рязанской встретили нас с почетом, в котором чувствовался страх и неискренность. Впоследствии выяснилось, что рязанские казаки вместе с большевиками приняли участие в жестоком избиении несчастных черкесов в соседних аулах, с которыми у них давно были враждебные отношения. Убито было, без всякого повода с их стороны, несколько сот человек. И вот, зная за собой это преступление, рязанцы боялись наказания за него. Но об этой ужасной жестокости мы узнали только в несчастных аулах, уже пройдя Рязанскую станицу…

После станицы Рязанской мы вошли в район черкесских аулов с непривычными для русского уха названиями: Несшукай, Габукай, Понежукай, Гатлукай и др. После домовитости казачьих хозяйств, уюта и даже некоторого комфорта домов в донских и кубанских станицах черкесские домики поражали убожеством, вернее – почти полным отсутствием обстановки и уютности. Кое-где только мы находили матрацы. Жителей осталось мало. Напуганные большевиками, они со своим жалким скарбом и скотом ушли прямо в горы. Большевики зверски расправились с мирными черкесами. Помимо беспощадного расстрела и насилий над женщинами, они жестоко мучили их. В одном доме мы нашли умиравшего старика с обгоревшими ногами, которого они засунули в горевшую печь; в других видели груду человеческих внутренностей.

Прибывший от Покровского разъезд, вызвавший такую радость добровольцев, сообщил, что он ведет все время бои верстах в 50 к западу от нас и что его положение – тяжелое, ввиду превосходства противника в силах. Корнилов решил скорее идти ему на помощь, и поэтому мы сделали в два дня около 80 верст по ужасным, размытым дождями дорогам. Для несчастных раненых это было тяжким мучением; для многих из них при отсутствии перевязочного материала, хорошего ночлега и покоя этот крестный путь окончился смертью…

Наконец, 13 марта в ауле Шенджий мы встретились с генералом Покровским. Генерал Покровский, убитый болгарскими жандармами в городе Кюстендиле в 1922 году, является одной из наиболее красочных фигур нашего бурного времени. Смелый летчик, Георгиевский кавалер, капитан Покровский после Великой войны попал на Кубань и в начале января 1918 года стал во главе собранного им отряда добровольцев, с которым и разбил большевиков в бою под Эйнемом, близ Екатеринодара, за что Кубанским правительством и был произведен сразу в полковники.

Еще молодой человек, не казак, он мало кому был известен на Кубани, но после этого боя его популярность сильно возросла, и Кубанское правительство, минуя своих генералов, вручило ему командование всеми «кубанскими вооруженными силами», хотя впоследствии и каялось в этом, ввиду диктаторских наклонностей молодого полковника. Отдельные отряды кубанцев, еще боровшиеся с большевиками, под их напором постепенно стянулись к Екатеринодару, и из них-то и был впоследствии образован отряд