Опасная профессия - Жорес Александрович Медведев

диссертации и на культурах тканей. На освободившееся место можно было пригласить нового лаборанта. О наличии вакансий в институтах и университетах сообщается в разделе объявлений на последних страницах журналов Nature и New Scientist. Через две недели после подачи нашим институтом такого объявления в отдел кадров поступило около ста заявлений. Все еще высокая безработица создавала наибольшие проблемы именно для молодых специалистов. Я не имел на этой стадии доступа к личным делам, но в объявлении о вакансии подчеркивалось, что у претендентов должен быть опыт работы по биохимии. Судить о пригодности такого опыта мог, естественно, только сам экспериментатор. Первичный отбор по документам вели в отделе кадров и после этого пригласили для предварительного собеседования десять человек. Из этих десяти кадровики выбрали трех, передав их документы в наш отдел. Теперь им предстояло собеседование со мной, с заведующим отделом и с инженером отдела, проверявшим кандидатов на знание приборов.

Из трех кандидатов я выбрал молодого, явно очень способного человека, недавно закончившего Кембриджский университет со специализацией по биохимии. Мой выбор, как я полагал, решающий, сообщили кадровикам. Кого выбрали заведующий отделом и инженер, я не спрашивал. В Англии, по традиции, не принято вмешиваться в подобные дела. Через две или три недели в моей группе появился новый сотрудник. Им оказалась девушка лет двадцати, не имевшая ни университетского образования, ни опыта работы с животными, ни в биохимии. У нее был небольшой стаж работы в какой-то диагностической лаборатории госпиталя. Такое пренебрежение моим мнением вызвало первый конфликт с британскими кадровиками. Я настаивал на изменении решения. Неопытный и неквалифицированный лаборант мог стать обузой, а не подмогой в работе. После нескольких бесед с инженером отдела и кадровиками причина принятого решения прояснилась. Выбранный мною молодой и квалифицированный выпускник Кембриджа, а туда принимают только лучших и после отборочных экзаменов, родился в Югославии, то есть в коммунистической стране. Он уже получил британское гражданство, но в государственные учреждения, к которым относился и наш институт, разрешалось, по каким-то секретным инструкциям, принимать на постоянную работу лишь тех, кто родился в Соединенном Королевстве или в его бывших колониях, входивших теперь в Британское содружество наций. Отсутствие опыта у новой сотрудницы оказалось достоинством. Ей могли предложить должность не лаборанта, а младшего лаборанта, то есть с меньшей зарплатой. Экономия бюджетных средств. Права оспаривать такие аргументы у меня не было. Но у новой сотрудницы вскоре обнаружилась аллергия на лабораторных мышей и особенно крыс. Работать с этими животными, а тем более препарировать их органы она не могла.

Венецианский биеннале

В начале декабря, как я уже сообщал ранее, мне предстояла поездка в Венецию для участия в одной из программ Венецианского фестиваля авангардного искусства, организуемого раз в два года, обычно с 15 ноября по 15 декабря. В первую неделю декабря в одном из дворцов Венеции собирался «круглый стол» для обсуждения проблем советских и восточноевропейских диссидентов. Венецианские форумы мирового искусства, начатые еще в прошлом веке, стали столь популярны, что Советский Союз принимал в них участие с 1926 года. В начале XX века именно русское революционное искусство действительно лидировало как авангард мирового. В живописи выдвинулись Марк Шагал, Борис Кустодиев, Василий Кандинский, Наталья Гончарова, Казимир Малевич и многие другие. Возникло новое искусство агитационного плаката. Владимир Маяковский стал представителем революционного авангарда в поэзии, Сергей Эйзенштейн – в кинематографии. В литературе выделялись Евгений Замятин, Борис Пильняк, а несколько позже и Михаил Булгаков. Независимость искусства в нашей стране от текущей политики была ликвидирована в период коллективизации и индустриализации. С запретом на творческие поездки за границу и появлением в Европе фашистских диктатур прекратилось и участие СССР в международных фестивалях. Вторая мировая война прервала проведение каких-либо международных мероприятий, в том числе и Венецианского биеннале. Они возобновились в 1948 году. В 1956 году Советский Союз вновь открыл свой павильон в Венеции.

Сообщение президента биеннале Карло Рипа ди Меаны о том, что фестиваль в 1977 году будет посвящен диссидентам Восточной Европы, вызвало протест со стороны посла СССР в Риме и некоторых других посольств, объявивших это вмешательством политики в культуру. Но ди Меана активно защищал свое решение, утверждая, что искусство нередко создает проблемы для политиков не только на Востоке, но и на Западе. Растущая эмиграция деятелей науки и искусства из СССР и Восточной Европы и появление самиздата свидетельствуют об отсутствии там свободы творчества, и это нельзя игнорировать, так как искусство и наука не имеют границ.

Письмо с приглашением от Рипа ди Меаны было на английском, а полная программа фестиваля на итальянском. Но по упоминаемым в ней именам и терминам я все же смог определить главные ее пункты. Первым пунктом был кинофестиваль с международным жюри. Самиздат в этом виде искусства вряд ли возможен. Все фильмы из СССР и Восточной Европы были продукцией государственных киностудий, но такие советские режиссеры, как Сергей Параджанов и Андрей Тарковский, считались диссидентами. Параджанов, новаторский фильм которого «Тени забытых предков» на тему украинской истории я смотрел, наверное, десять лет назад, находился в 1977 году в заключении. Фильм Тарковского «Сталкер» я посмотрел лишь недавно в лондонском киноклубе. Он не произвел на меня большого впечатления. Польские, чехословацкие и венгерские режиссеры, упоминавшиеся в программе, не были мне известны.

Значительно больший интерес представляла для меня организуемая выставка книг самиздата и их переводов и изданий на разных языках.

Третьей главной темой фестиваля планировалось изобразительное искусство, живопись и скульптура, и симпозиум по проблемам авангарда, национальных традиций и соцреализма. Для меня во всех этих пунктах программы интерес представляло то, что я смогу увидеть Мстислава Ростроповича, его концерт значился в программе, и Эрнста Неизвестного, имя которого тоже там упоминалось. С Эрнстом Неизвестным я еще не был знаком, но Рой подружился с ним в Москве как раз в тот период, когда скульптор работал над созданием надгробного памятника Хрущеву. Изображение этого памятника на Новодевичьем кладбище мы с Роем выбрали для обложки книги «Хрущев. Годы у власти», и цветной негатив я получил в Лондоне от Э. Неизвестного, который в 1976 году эмигрировал из СССР и жил тогда в Цюрихе. В начале 1977-го он переехал в Нью-Йорк.

В программе биеннале упоминался и Юрий Любимов, режиссер Театра на Таганке. Наука и литература объединялись в один «круглый стол». Здесь в программе стояли имена А. Сахарова, А. Солженицына, А. Синявского, В. Буковского, Р. Медведева, Ж. Медведева, В. Турчина, Л. Плюща, В. Некрасова, А. Амальрика, В. Ерофеева, Е. Эткинда, И. Пеликана,