Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости - Николай Коняев

Поразительно, но идеологов рабовладельческого строя нисколько не смущало, что рабство становится анахронизмом даже в Российской империи и приобретает исключительно славянскую окраску!

Ведь в 1814–1816 годах провело освобождение всех своих крестьян эстляндское дворянство. В 1817 году были освобождены крестьяне Курляндии, в 1819 году – Лифляндии.

Зато русские крепостники, хотя разрешение освобождать крестьян им было предоставлено еще Указом от 1803 года о вольных хлебопашцах, освободили за двадцать два года всего 47 153 крестьянина[179].

Примерно по две тысячи крестьян в год…

И это по всей огромной России… Чтобы освободить такими темпами из рабства всех русских людей, потребовалось бы несколько тысячелетий.

«Самое невежественное и самое ничтожное», как говорил граф П.А. Строганов, сословие русского поместного дворянства стояло в вопросе рабовладения стеной. И стена эта была нерушимой независимо от того, либералом или реакционером был рабовладелец.

Что мог этому противопоставить Александр I?

Николаем Николаевичем Новосильцевым был разработан проект отмены крепостного права, но и его не удалось осуществить.

Когда Александра I спросили, почему он медлит с этими реформами, он ответил: «Неким взять!»

При этом не следует забывать, что Александру I требовались помощники даже для того, чтобы угадать и выразить приличным образом его мысль… Александр I ожидал, что его мысль сумеет выразить либеральный Николай Семенович Мордвинов, но тот не сумел. Не смог сделать этого и верный Алексей Андреевич Аракчеев.

О каком противостоянии монолитной армии рабовладельцев можно говорить? Кто еще оставался, на кого еще можно было надеяться?

И не об этом ли и размышлял Александр I, когда ему доложили о существовании мощного оппозиционного заговора, выразившегося в создании Северного, Южного и Славянского тайных обществ?

Мы знаем сейчас, что для подобных мыслей основания действительно имелись. Практически все участники будущего выступления на Сенатской площади выросли и возмужали в Александровскую эпоху, еще в предвоенное время, проникнутое смутным предощущением реформ, масонской мистикой.

Такое впечатление, что первым делом император в силу неистребимого лукавства своего характера подумал тогда, а не те ли это люди, которыми можно взять, которых он ждет, чтобы выразить мысль, которая так мучила и его, и всю страну…

– Вы знаете, что я сам разделял и поддерживал эти иллюзии, – сказал он, выслушав доклад. – Не мне их карать.

Другого докладчика Александр I не стал и слушать…

Тем не менее в последний год жизни он распорядился провести широкое дознание.

Во время следствия он и скончался в Таганроге 19 ноября 1825 года.

Смерть была внезапной и таинственной, как и все последние месяцы его правления.

Все чаще и чаще в последние месяцы Александр I обращался к Церкви, к Богу. Давно уже, может быть, со времен царя Алексея Михайловича, не случалось такого с русскими государями…

Мысли оставить престол, которые в последние годы царствования все чаще посещают Александра I, тоже необычны для русских царей. Кажется, последним подобные намерения высказывал Иоанн Васильевич Грозный, а среди Романовых и не было еще ни одного царя, который бы беспокоился о душевном покое. Все Романовы ощущали себя на русском троне вполне комфортно и насмерть готовы были биться с любыми родственниками за место, позволяющее удовлетворять личные причуды, своеволия и похоти.

Александр I на фоне Невы. 1820 г. (рисунок А. Орловского)

Но, может быть, потому и возникали подобные мысли у Иоанна Васильевича Грозного и Александра I, что они понимали свое царствование не как возможность неограниченного произвола, а еще как очень и очень нелегкое служение?

В любом случае совершенно точно известно, что о возможности оставить престол Александр I говорил, и говорил не раз.

«Это было в Красном Селе, летом 1819 года, – вспоминала императрица Александра Федоровна, супруга Николая I. – Однажды император Александр, пообедав у нас, сел между нами двумя и, беседуя интимно, внезапно изменил тон, стал очень серьезным и начал… высказывать нам, что он остался очень доволен, как утром его брат справился с порученным ему командованием; что он вдвойне рад тому, что Николай хорошо исполняет свои обязанности, так как на нем когда-нибудь будет лежать большая ответственность, что он видит в нем своего преемника и что это случится гораздо раньше, чем можно предполагать, так как то случится еще при его жизни»…

Факт этого разговора подтверждается и воспоминаниями Николая I, где акценты того разговора расставлены еще жестче и яснее.

«Государь начал говорить, что он с радостью видит наше семейное блаженство (тогда был у нас один старший сын Александр, и жена моя была беременна старшей дочерью Марией); что он счастия сего никогда не знал, виня себя в связи, которую имел в молодости; что ни он, ни брат Константин Павлович не были воспитаны так, чтобы уметь ценить с молодости сие счастие; что последствия для обоих были, что ни один, ни другой не имели детей, которых бы признать могли (здесь и далее выделено мной. – Н.К.), и что сие чувство самое для него тяжелое. Что он чувствует, что силы его ослабевают; что в нашем веке государям, кроме других качеств, нужна физическая сила и здоровье для перенесения больших и постоянных трудов; что скоро он лишится потребных сил, чтоб по совести исполнять свой долг, как он его разумеет; и что потому он решился, ибо сие считает долгом, отречься от правления с той минуты, когда почувствует сему время. Что он неоднократно о том говорил брату Константину Павловичу, который, быв одних с ним почти лет, в тех же семейных обстоятельствах, притом имея природное отвращение к сему месту, решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более что они оба видят в нас знак благодати Божьей, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство».

Запомним эти слова императора Александра I…

Хотя он косвенно и участвовал в убийстве отца, но участвовать в убийстве основанной Павлом династии не желал. Главнейшей обязанностью почитал он не допустить, чтобы династия Павловичей сорвалась в вакханалию новых дворцовых переворотов.