Лэшер - Энн Райс

Я помню, как, едва родившись, лежал на кровати рядом сматерью. То была огромная, высокая кровать, покрытая богатой резьбой, с витыми столбикамии балдахином из темно-красного бархата. И потолок, и стены комнаты были обитытемными деревянными панелями. Мать моя сотрясалась от рыданий. Она была в ужасеи смятении. Вижу ее как сейчас — бледную темноглазую женщину, изнуренную родамии дрожащую. Я сосал из ее груди, и она находилась в моей власти, ибо я был вышеее ростом и намного сильнее. Крепко сжимая ее в объятиях, я жадно припадал к еесоскам.

Я знал, кто она такая, знал, что недавно вышел из ее утробы.Я знал также, что над жизнью моей матери нависла опасность, ибо, как толькостанет известно, что она произвела на свет чудовище, ее незамедлительно объявятведьмой и предадут жестокой казни. Мать моя была королевой. Королевам непристало производить на свет чудовищ. Король пока не видел меня, так какфрейлинам матери путем разнообразных ухищрений удавалось не пускать его вспальню. Я знал это. Фрейлины тоже трепетали от страха — и за свою госпожу, иза меня, ее отпрыска.

Я жаждал материнской любви и ласки. Жаждал материнскогомолока. Я слышал, как слуги короля колотят в двери. Они угрожали силойворваться в опочивальню королевы. Требовали, чтобы им разъяснили причины, покоторым вход в ее покои закрыт.

Моя мать заливалась слезами, отводила от меня взор ибрезговала даже прикоснуться ко мне. Она говорила без умолку — я знал, что онаговорит по-английски. Мать твердила, что Бог наказал ее за совершенныепрегрешения, наслал кару и на нее, и на короля, ее супруга, и что все их мечтыпошли прахом. Да, я был наказанием, посланным с небес, — размеры мои ипропорции тела, отнюдь не свойственные новорожденному дитяти, со всейочевидностью свидетельствовали о том, что королева родила монстра. Человеческоесущество не могло иметь при рождении подобное обличье.

Что еще я знал при рождении? Пожалуй, лишь то, что обретаюплоть не в первый раз. Я вновь вернулся в мир, уже мне знакомый. Затянувшеесяпутешествие снова завершилось прибытием в удобный и безопасный порт. Я былсчастлив.

А еще я знал, что сейчас многое зависит от меня самого.

Я попытался успокоить мать, открыв, что способен говорить.Сообщил, что вдоволь напился ее молока. Сказал, что теперь могу уйти исамостоятельно отыскать себе пропитание — молоко или сыр. Заверил ее в том, чтопомогу ей избежать опасности. Ради спасения матери, сказал я, мне следуетнезаметно исчезнуть из дворца, так, чтобы никто из его обитателей меня неувидел.

Мать моя лишилась дара речи, услышав, что с губ моих слетаетне только членораздельная, но и разумная речь. Она была поражена, убедившись,что гигантский новорожденный обладает хитрым и изворотливым умом, отнюдь несвойственным младенцу. Вскочив с кровати, она сквозь слезы смотрела на меня сневыразимым изумлением. Потом мать протянула вперед свою левую руку, и взорумоему открылась ведьмина метка — шестой палец. Мне было известно, почему япришел в этот мир через ее чресла. Это случилось благодаря тому, что онаведьма. Но подобно всем другим матерям, способствовавшим моему рождению, она нив чем не была виновата. Я знал также, что мне необходимо как можно скореепокинуть дворец и отыскать горную долину.

Далекая долина представала мне в видениях — туманных,размытых и неясных. По изменчивости и непостоянству эти видения можно былосравнить лишь с горным эхом. «Что это за долина?» — постоянно задавался явопросом. И не находил ответа. Однако оставаться далее во дворце было слишкомрискованно. Внезапно видения мои обрели отчетливость. Теперь я увидел круг,сложенный из камней, в пределах которого стояли люди. Внутри людского круганаходился новый каменный круг, затем вновь круг, образованный стоящимилюдьми, — и так до бесконечности. Все эти круги вращались, и из нихдоносился звук, подобный пению.

Но, лишь мелькнув перед моим внутренним взором, картина этаисчезла.

Я сообщил матери, что пришел из горной долины и долженнемедленно вернуться туда. Она же, горестно воздев руки, прошептала имя моегоотца, Дугласа из Доннелейта. Потом она приказала служанкам отыскать Дугласа,который в это время находился при дворе, и привести его к ней. Едва слышнымшепотом она произнесла какие-то признания, смысл коих остался неясным для меня.Если мне не изменяет память, она говорила о ведьме, совокупившейся с колдуном,о том, что Дуглас стал самой страшной ее ошибкой. Пытаясь подарить королюдолгожданного наследника, она погубила себя.

Мать вновь упала на кровать и едва не лишилась чувств.

Через маленькое окошечко в двери, ведущей в потайнойкоридор, служанки передали записку тому, кого ждала мать. Меж тем повивальнаябабка сообщила придворным, толпившимся в коридоре, печальную новость: исход родовкоролевы оказался неблагополучным и ребенок появился на свет мертвым.

Оказывается, я мертв! Услышав это, я не мог сдержать смех,негромкий, заливистый смех. Смеяться было чрезвычайно приятно — так же приятно,как дышать и сосать молоко. Однако фрейлины королевы, услышав мой смех,переполошились еще больше. Я должен был родиться в любви и радости, однако всевышло совсем иначе.

Голоса за дверью провозгласили, что король желает увидетьсвоего новорожденного сына.

— Пожалуйста, оденьте меня, — взмолился я, —поторопитесь. Я не могу более оставаться нагим и беззащитным.

На этот раз служанки королевы с радостью исполнили моюпросьбу. Через тот же потайной ход было передано распоряжение принестинеобходимую одежду.

Я не имел понятия о том, как мне следует выглядеть. Никогдане видел ничего подобного костюму, который был мне доставлен. Чем больше ясмотрел на фрейлин и служанок, на повивальную бабку и на свою мать, темотчетливее понимал, что за время моего отсутствия в этом мире все вокругизменилось до неузнаваемости.

«Изменилось по сравнению с чем?» — можете спросить вы.Вопрос останется без ответа, ибо я его не знаю. Итак, меня поспешно облачили вкостюм из зеленого бархата, принадлежавший самому высокому и худому из всехкоролевских придворных. Рукава украшала богатая вышивка. Короткая накидка былаотделана меховой опушкой. На меня надели также позолоченный пояс, камзол скороткими полами и узкие штаны в обтяжку — натянуть их было трудно, ибо ногимои оказались слишком длинными.

Взглянув на собственное отражение в зеркале, я подумал:«Превосходно!» Несомненно, я отличался редкой красотой, в противном случаестрах, овладевший фрейлинами и служанками, был бы еще сильнее.

Мои темно-каштановые волосы еще не доставали до плеч, нобыли уже довольно длинны и росли с поразительной быстротой. Карие мои глазасвоим ореховым оттенком напоминали глаза матери. Я надел отороченную мехомшляпу, которую подали мне служанки.

Взглянув на меня, повивальная бабка, охваченнаяблагоговейным восторгом, повалилась на колени.