Русские ушли - Светлана Прокопчик

Из дверей, вопреки ожиданиям, не рвались наружу клубы пара. Ясно, понял Майкл: сегодня играть будем не только со светом. С отоплением тоже. Потому что если бы в столовой было тепло, перед входом висел бы плотный туман.

Еще одна плановая задержка: вертухаи уличные сдают колонну вертухаям кухонным. Эти были самыми добрыми, если такое понятие применимо к тюремщикам. Потому что всегда сытые. Кухонные разбивали колонну на группы, окриками гнали к рукомойникам, а потом к конвейерам, следили, чтоб не возникало «пробок».

Майкл направился к быстро едущей полосе с тарелками и кружками. Бельевые конверты он привычно ухватил зубами за уголки, освободив руки. А что? Он в колонии всего год, зубы испортиться еще не успели. У тех, кто провел тут лет пять, зубов уже не остается — гниют, крошатся в драках и под ударами вертухаев. Стоматолога каторжникам не положено.

Хорошо иметь длинные пальцы — можно удержать сразу две тарелки. Пойла, в зависимости от настроения поваров называвшегося то чаем, то компотом, то соком или просто напитком, Майкл никогда не брал лишнего. Во-первых, как бы они ни назывались, это все равно были помои, а во-вторых, в жидкость щедрой рукой сыпали депрессанты — чтоб каторжники особо не борзели. Конечно, пришибленные заключенные работают хуже, но качество никого не волновало. А вот если триста рож конкретно взбеленятся, их будет проще расстрелять, чем успокоить. Расстреливать невыгодно. Потому кормили дрянью и поили отравой.

Ступая как можно осторожней, он добрался до восьмого стола. Конвейеры располагались довольно далеко отсюда, и был шанс, что удастся позавтракать в одиночестве: лишних мест в столовой хватало, и пипл старался плюхнуться ближе к кормушке. Майкл, напротив, обществом брезговал.

Следующую подлянку он обнаружил за едой, и то не сразу: загляделся на VIP-ложу, где кушала Верхняя Палата.

Попав в колонию, он первое время садился так, чтобы не видеть тот зал. Иначе кусок в горло не лез. Ему и так стоило немалых трудов заставить себя глотать комки синтетической дряни. Помнится, он, сделав должные выводы из рыбалки, трое суток молча наблюдал. Видел нижний зал — длинный, как труба, с нарочито темными стенами, будто грязными, с нависающим потолком и выступающими балками, о которые Майкл, забывшись, стукался лбом. Двумя рядами в этой трубе стоят грубые столы на четыре места каждый. В дальнем от входа конце — приподнятый зальчик, огороженный перильцами, по центральной оси — лестница в десять ступенек. Потолок там высокий, стены желтенькие, причем не мерзко-яичные, а бледные, солнечные. И рисунки какие-то висят. С пола нижнего зала видно, что столики там круглые, белые, сидят за ними по двое-трое. Одеты тамошние клиенты тускло, но не в робу с фосфоресцирующими пятнышками. Кое-кто в цивильном. Аккуратно причесаны, выбриты. Лица умиротворенные. Газеты читают. Кушают. Чаек пьют из чашечек. А внизу, под перилами — шесть вертухаев, лицом к нижнему залу.

Майкл присматривался долго. Заметил наконец, что посетителей верхнего зала к выходу — у них был свой, отдельный от прочего быдла, — провожают под конвоем. Не под охраной, а именно под конвоем. Ага, понял он, это тоже каторжники, только высокого полета. И решил познакомиться, справедливо полагая себя не последним человеком в мире.

Казалось, оплевать его хуже, чем на первой помывке в колонии, невозможно. Ошибся. После обеда он направился к лесенке. Поставил ногу на ступеньку и… согнулся, с воем рухнув на пол. Дубинарии — лучшее лекарство против высокомерия.

Лупили его вдвоем. Лупили равнодушно и отточенно, размеренно отвешивая хлесткие удары по лопаткам, почкам, крестцу. Напоследок пнули между ног.

Потом он требовал объяснений. Вертухаи, только чтo превратившие Майкла в отбивную, глядели сквозь него оловянными глазами. Один разлепил бледные губы.

— Исправляемый, соблюдай распорядок, — сказал он.

«Исправляемый». От чего, спрашивается, можно исправить на пожизненной каторге?! Если только от самого желания продолжать существование в бренном мире.

— Какой? — выплюнул Майкл вместе с кровью.

И втянул голову в плечи — инстинктивно, ожидая удара. Но вертухай просто удивился. Презрительно так, с оттенком гадливости:

— Общий.

Вот и все объяснения. Недостоин он, стало быть, чтоб ему по-человечески сказали — не ходи туда, не по тебе местечко. Спустя пару недель он привык, что вертухай не держат каторжников не только за людей, а даже за говорящий скот. Унизительно — слов нет.

Долгое время Майкл старался не поворачиваться в сторону того зала. От сокамерника он узнал, что колония делится на две группы — Верхнюю и Нижнюю Палаты. Сначала думал, что это издевка над парламентом, но потом сообразил: из-за столовой. Верхняя Палата предназначалась для авторитетов или богатых преступников. Нижняя — для прочего сброда. К большим людям без зова не ходят, если надо — сами позовут. Их даже уличные вертухай задевать опасались. Впрочем, по слухам, у них конвой элитный был, который не за ними следил, а за быдлом. Чтоб напрасно не беспокоили.

Сегодня VIP-ложа сияла ярким светом, а перила скрывались легким туманом. Ни дать ни взять, эстрада в хорошем кабаке. Майкл покачал головой: до чего ж сучье племя — администрация! Не боится издеваться только над быдлом. У богачей-то отопление работает.

И, засмотревшись на очередной символ собственного падения, проморгал подлянку. Обнаружил ее, лишь попытавшись, разделить мертвячью порцию надвое — себе и Шанку. Ложка скрутилась в спираль. Майкл выругался, попробовал пальцем. Сволочи! Выдали ложки из полиэтилена, крашенного серебрянкой. Гнулись в любом направлении. Нечего и мечтать поесть таким прибором.

Оглянулся: в нижнем зале все ели руками. Н-да. Ему тоже не в падло обойтись без ложки, но ведь полпорции надо отдать Шанку! А бригадир вряд ли потерпит, если кто-то похватает его пищу руками. Драку Майкл выдержит, это без сомнения, но конфликтов не хотелось.

Майкл с сомнением озирал тарелку. Серо-желтые, плотные, как глина, куски слипшегося разваренного гороха. Уже остывшего и склеившегося намертво. Ну и ладно, решил он, обойдусь сегодня без добавки. Обернулся, поискал глазами бригадира. Тот устроился поблизости, через проход.

— Шанк! — позвал Майкл. Ухватил тарелку за край, потянулся всем телом, чтоб не вставать, передал. И отвернулся.

На вкус каша оказалась примерно такой, как и на вид. Детская неожиданность. Но, блин, натуральная. Угрюмо затолкал в горло первый кусок.

Тяжело бухая сапогами, Шанк обошел Майкла и плюхнулся рядом.

— Скучно с ними, — мотнул головой' в сторону бывших соседей по столу. — И сквозняк.

Майкл задумался. В принципе, для него не было секрета в том, что вся Нижняя Палата наблюдает за ним и Шанком. Уж больно нестандартно для понятий складывались их отношения. Майкл же прямо на рыбалке набил бригадиру морду. Мог бы занять его место, а предпочел сохранять нейтралитет. И даже внешние признаки уважения проявлял: мертвячью порцию делил, на рожон не лез, собственную свиту не сколачивал. Но при том, что формально Майкл признал чужое равенство, Шанк его не дожимал.