Как общаться с вдовцом - Джонатан Троппер

— Повтори, пожалуйста, — просит она, прижимая другую руку к груди.

— Что именно?

— Всё.

— Я беременна и собираюсь разводиться.

— Ба-бах, — громко произносит Расс. Я решил было, что это все марихуана, но тут он засмеялся. Смех становится громче и вскоре переходит в истерику, Расс трясется, захлебываясь от хохота; по его лицу текут слезы.

— Расс, — умоляю я, пихая его под столом ногой, — прекрати!

Но он только громче смеется и в исступлении хлопает ладошками по столу.

— Ба-бах! — кричит он во все горло, бешено размахивая руками над головой, и заходится в новом припадке хохота.

Какое-то время мы все молча сидели, ошеломленно и беспомощно глядя на Расса, и ждали, пока он перестанет, и вдруг отец тоже громко и весело рассмеялся, за ним Клэр, а потом и я. По столу прокатывается волна смеха, и вот уже мы все неудержимо хохочем, а Майк и его родители смотрят на нас во все глаза и не могут понять, что тут смешного. Даже если бы я мог говорить, мне нечего было бы им сказать; ведь ничего смешного нет, и все печальнее, чем можно себе представить. Добро пожаловать в семью: вот что я бы им сказал.

К десерту все более-менее вошло в свою колею: мать ела «вилы», как конфеты; мистер Сендлмен прожужжал отцу все уши о государственных процентных ставках; Расс в полном молчании методично намазывал маслом и доедал оставшиеся в хлебнице булочки и хлебные палочки, а Майк, не таясь, спокойно лапал под столом Дебби.

— Все и всегда должны плясать вокруг тебя, да, Клэр? — с горечью спрашивает Дебби. — Мне следовало догадаться, что ты наверняка что-нибудь учудишь.

— Точно, Пух. Я ломаю себе жизнь только для того, чтобы выделиться на твоем фоне и привлечь к себе внимание.

— Нет. Ты и правда ломаешь себе жизнь. А вот объявляешь об этом сейчас, потому что не дай бог хоть десять минут на тебя не будут обращать внимание.

— Ничто не происходит просто так, верно?

— Иди к черту, Клэр.

— Не выражайся, Дебора, — рассеянно произносит мать. Она пытается щелкнуть пальцами, но они ее не слушаются. Она запила пилюли белым вином и растворилась в наркотическом оцепенении, не чувствуя боли.

— А вы уже знаете, мальчик или девочка? — миссис Сендлмен, обращаясь к Клэр, резко меняет тему.

— Что, простите? — переспрашивает Клэр.

— Ребенок.

Клэр качает головой.

— Понятия не имею.

— Вот-вот, — хмуро замечает Дебби. — Все занимаются исключительно Клэр. Кто знает, что еще она выкинет, если мы перестанем обращать на нее внимание. Наверно, сделает операцию по перемене пола.

— Расслабься, детка.

— Заткнись, Майк.

— Синатра! — воскликнул отец, вскочив на ноги. Действительно, ансамбль заиграл старую песню Синатры.

— Потанцуем? — приглашает отец, протягивая руку матери.

— Ну нет, — отвечает она, отталкивая его руку. — Я сейчас и прямо пройти-то не смогу.

— Дебби? — спрашивает он, глядя на нее.

— Не сейчас, пап.

— Ну пожалуйста.

— Пап, никто не танцует.

— Ошибаешься, — возражает он.

Отец проходит мимо стоящих рядом с нами двух столиков и начинает танцевать в одиночку, двигаясь вдоль длинного ряда окон, которые выходят на пролив Лонг-Айленд. Отец делает па и кружится в такт музыке. Солнце садится, и последние пастельно-розовые сполохи света окрашивают небо за его спиной.

— О боже! — вздыхает Дебби, отодвигает стул и встает.

Она подбегает к отцу и тащит было его обратно к столу, но он обнимает ее и начинает с ней танцевать, напевая себе под нос. Дебби сперва сопротивляется, но потом затихает и, обмякнув, повисает на отце, обхватив его за шею руками и положив голову ему на плечо. А потом она плачет — в голос, глубоко, страдальчески всхлипывая и содрогаясь всем телом. Отец же просто обнимает Дебби, сдерживая ее слабые конвульсии, гладит ее по шее, целует в голову. Они стоят так долго-долго, тихонько покачиваясь из стороны в сторону, хотя песня уже кончилась. Небо за окном темнеет, и пролив Лонг-Айленд медленно сливается с ним.

После ужина мать исчезает, я нахожу ее на пляже. Сняв туфли, она стоит на волнорезе и глядит на темный океан. Черное платье полощется и облепляет ее, она сняла заколку, и распущенные волосы развеваются на ветру. Я не думаю, что мать принимает такие позы исключительно ради драматического эффекта, но вообще-то, кроме как в кино, никто и никогда не стоит, устремив взгляд за горизонт и глубоко задумавшись, пока не придет еще кто-то и не начнет важный разговор. В жизни же мы задумываемся, чтобы как-то убить время — когда едим, ведем машину, сидим на унитазе или стоим в очереди. Но в фильме это передать не так-то просто, поэтому какой-то неизвестный режиссер придумал «взгляд, устремленный вдаль», который означает глубокую задумчивость. Для матери граница между жизнью и игрой давным-давно стерлась, к тому же мать приняла «вилы» и выпила вина, а это значит, что ощущение реальности у нее искажено сильнее, чем обычно.

— Когда вы были маленькие, мы все время ходили на этот пляж, — произносит она, не отводя взгляда от темного пролива. — Помнишь?

— Конечно.

Она вздыхает.

— Мне нравилось здесь бывать. Вы трое очень любили купаться. Собственно, только в этом вы были единодушны. А я сидела на одеяле и смотрела на ваши маленькие стриженые головки. Знаешь, по крайней мере тогда я занималась тем, чем должна была, и вы все были счастливы. Потом вы стали брать с собой плейеры — просто валялись на одеяле, воткнув в уши наушники и погрузившись в собственные проблемы. У Клэр выросла грудь, она стала носить бикини и болтаться с какими-то противными парнями. Дебора оставалась одна и приставала к тебе, пока ты не доводил ее до слез или не уходил. Все кончалось тем, что я кричала на нее. Тогда-то я и перестала любить пляж.

Я молча стою, словно актер за кулисами, ждущий своей реплики.

— Ты все-таки жестоко поступаешь с сестрой, тебе не кажется? — спрашивает мать.

— Нет, не думаю, — отвечаю я и встаю рядом с ней на волнорез.

Мать кивает. Прожектор ресторана бросает на ее лицо синий отблеск.

— Майк хороший. Конечно, для юриста он немного туповат, и нам придется убрать его руку с задницы твоей сестры хоть путем хирургического вмешательства, но он любит Дебби и, что важнее, она его любит. Я вижу по ее глазам.

— Она считает его своей собственностью.

— Брось, хватит умничать! Это тоже любовь. Ей нравится доминировать в любви, ты скорбишь, озлобившись на весь свет. Каждому свое.

— Я понял, что ты хочешь сказать.

— Но я хочу сказать не это. А вот что, — она оборачивается и сверлит меня суровым взглядом. — Будь с ней помягче. Это ее день. Если все сложится удачно, она выйдет замуж только раз в жизни. Не надо портить ей праздник. В конце концов, ведь не на нее же ты злишься.