Странные женщины - Елена Белкина

Впереди была целая ночь. Поэтому я почему-то была спокойна. А он опять нервничал. И от этого был немного наглым и развязным. Когда я откупорила бутылку шампанского, он сказал: полный набор разврата. Спаиваете несовершеннолетнего, а потом изнасилуете его. Неужели не боитесь?

Я рассердилась по-настоящему. И сказала, что если он будет продолжать в том же духе, я вышвырну его за дверь.

Он извинился. Притих.

Шампанского же мы выпили чисто символически, по чуть-чуть.

И тут я будто раздвоилась. С одной стороны, я была шестнадцатилетней влюбленной девчонкой, с другой стороны, все-таки женщиной. Я помнила опыт прошлого раза и решила взять инициативу в свои руки. Я вдруг перестала думать о том, какие там у него мысли и чувства. Я сконцентрировалась на собственном эгоизме. На своей влюбленности в него. В его юное лицо, юное тело. Я взяла все это в свою власть.

И у меня получилось. Это было так, что рассказать я тебе не смогу. У нас с тобой, прости, не было ничего похожего. Потому что не могло быть. То есть, ты понимаешь, поразительная его чистота — и в то же время желание казаться взрослым и опытным… Все это… нет, не возбуждает, слишком грубое слово. Это как-то… Переносит в какие-то другие измерения. Где нет учеников и учительниц, где нет возраста, где ничего нет вообще, кроме двух людей, которые друг друга боготворят.

Конечно же, потом я и ему позволила взять меня в свою власть, чтобы он почувствовал свою силу, чтобы почувствовал наше равенство.

Но знаешь, что меня больше всего поразило?

Я не удержалась и из чувства какой-то глупой ревности (это чувство вообще глупое, а в шестнадцать так вообще) спросила его, кто у него был до меня. Он страшно засмущался. И сказал сначала: да мало ли!

А потом вдруг тихо говорит: никого.

Я чуть не расплакалась от умиления.

Всю ночь, до восьми часов утра мы не сомкнули глаз. Но не только молодая горячность нас обуревала. Мы много говорили, и нам ни минуты не было скучно. То есть, понимаешь, он вообще очень умен для своего возраста. Он умен года на двадцать два. Честное слово. А я не то чтобы поглупела, но стала проще, наивней, и мы в этом тоже сравнялись.

И еще одно, друг мой.

Я говорила тебе, что люблю тебя.

Потому что мне казалось, что я люблю тебя.

Потому что я ведь не знала, что бывает сильнее, выше. Прекрасней, извини за это слово.

А теперь я знаю, что такое сказать «я люблю тебя» человеку, которого действительно любишь. Когда говоришь это, душа замирает и такое невероятное счастье, что в этот момент умереть не жалко.

Это было вчера. Утром я отпустила его и, дура, даже не договорилась о встрече. А ведь у них каникулы, он свободен сейчас. Я относительно тоже, хотя есть кое-какие школьные мероприятия.

И вот сижу и не знаю, что делать. Я страшно хочу видеть его, просто умираю. Позвонить ему домой? А почему бы и нет? Сейчас потренируюсь, попробую изобразить девический голос. Если не он подойдет.

Сашу можно к телефону?

Хм…

Можно Сашу к телефону? Это его одноклассница.

Ну как, похоже на школьницу?

Сейчас прослушаю.

«Можно Сашу к телефону? Это его одноклассница».

А что, не так уж плохо! Все. Звоню. Потому что жить без него не могу и если сегодня его не увижу, то сдохну!

Раз, два, три, четыре, пять. Вышел Саша погулять. Вдруг охотник выбегает. За нос Сашеньку хватает.

Саша — это я. Охотник — это Лера. А нос — это…

(Смеется.)

Нос — это нос.

Мистер Саша сделал небольшое, но великое для себя открытие. Даже два. Первое — что он дурак. Второе — что он круглый дурак.

Его пригласила в гости на ночь, на ночь, вдумайтесь, господа, женщина, которую он любит всю свою жизнь. Всю свою последнюю жизнь. И что он сделал, как вы думаете? Помчался к ней? Ни фига подобного. Он помчался к совершенно другой женщине, которая ему в общем-то на фиг не была нужна. Кроме только для самоутверждения.

Нет, все было замечательно. Лера меня облизывала, как кошка котенка. Я ей это позволил, потому что сообразил, что ей этого хочется. А потом понял, что ей хочется, чтобы мы поменялись ролями. Всегда пожалуйста.

Нет, господа, я бы не поверил. За одну ночь я стал другим человеком. Я стал пресыщенным. Я серьезно говорю.

То есть я добился своего и ужасно быстро успокоился. И не хотел больше ее видеть. Я хотел видеть Машу. Я позвонил ей вечером первого числа. Она говорила со мной так, будто мы почти незнакомы. Так мне и надо, идиоту.

И еще, как ни странно, хотелось увидеть Вику.

Много странного вообще на свете.

Первого числа вечером я точно знал, что Лера — пройденный этап, господа. А второго вечером она мне позвонила, начала говорить каким-то странным голосом, потом рассмеялась, сказала, что она под девочку косит, и спросила, не могу ли я к ней заглянуть на пару часов. И я вдруг понял, что очень даже могу, что страшно хочу заглянуть к ней на пару часов.

И заглянул. Она чуть ли не у порога на меня набросилась. А я на нее набросился. И очень приятно мы эти два часа провели. Хоть выжимай.

Но после этого я сказал, что меня строгие родители дома ждут, и порадовался, что они меня в самом деле ждут, потому что остаться у нее я бы не хотел. Она меня в прихожей еще полчаса мяла и тискала. Целуется совершенно неумело, между прочим. Но с такой силой, что зубы лязгают. Не очень-то приятно. Вообще начинаю раздражаться против нее. Старая тетя в мальчика влюбилась. То есть она не старая по объективным меркам, это я от злости говорю. От тоски.

Мне бы жить и радоваться: меня сразу три женщины любят. А вместо этого тоска.

Поэтому на следующий день я пошел туда, где Питер, Шишел и прочие. Потому что у Тюри квартира засвечена и он, по слухам, карантин там устроил. Давно пора.

А на этой квартире было так, будто я оттуда не уходил: все те же люди. И Чума с Крысей так же у старой печки лежат обкуренные. У них только трава, другого ничего не было. Ладно, говорю, давайте травы. И деньги вынимаю. Они деньгам обрадовались.

Посидели, покурили, потом говорят: в клубе «Метеор» сегодня сейшн, крутые группы выступают, хоть и местные, пошли оттянемся.

Пошли оттягиваться.

Но они там офонарели: вход платный.

За музыку местного разлива еще и деньги платить?

Пришлось лезть через сортир. Сортир там в полуподвале, окошко у самой земли, зарешеченное. Только мало кто знает, что эта решетка запросто вынимается, а потом вставляется, как будто так и было. Мы вынули и влезли. Крыся при этом в унитаз упала. Ну, то есть села прямо в воду, потому что у нее задок — как у воробья колено. Села, сидит и плачет. Вынули ее, успокоили.