Предатель выбирает один раз - Саша Фишер

Пирог не для меня, это для Герра Гроссмана, — глаза Клоса перестали метать молнии возмущения. — Они поставят его в специальном месте в лесу, чтобы дать ему знак. Чтобы в нужное время он явился, и я смог дать ему клятву.

— А ты все это время должен лежать здесь связанный? Пока Герр Гроссман есть в лесу пирог?

— А разве я не в лесу? — Клос наконец-то огляделся. — Отец сказал, что меня оставят близ Беличьей развилки, а это... это... Где я? Куда вы меня притащили?

— Клос, мы никуда тебя не перемещали, ты там, где мы тебя нашли, — Шпатц развел руками. — В помещении заброшенной фабрики. До Заубервальда отсюда не меньше километра.

— Я... Я не понимаю, — взгляд Клоса сделался растерянным. Он переводил глаза с Крамма на Шпатца и обратно, губы его скривились, будто он собирался заплакать.

— Может быть, мы все-таки тебя развяжем? — спросил Крамм.

— Нет! — Клос дернулся. — Отец лучше знает, как надо. Раз он меня здесь оставил, значит так было надо! Верните кляп обратно. И мешок! Я дал клятву!

Шпатц вышел наружу и достал из кармана портсигар. Чиркнул спичкой, вдохнул дым. Было понятно, что творится что-то странное, но не было понятно, нужно ли в это странное вмешиваться. Бросить рыжего Клоса здесь связанным, как он и требует? Может быть, его отец специально закрыл его в безопасном помещении, чтобы не оставлять беззащитное тело в лесу, где его могут сожрать дикие звери? А может быть, на самом деле никакой это не ритуал посвящения или взросления, и планируется что-то совсем другое? Но даже если это и так, то должен ли Шпатц вмешаться?

— Я вернул ему кляп и мешок, а то он уже почти разрыдался, — Крамм тоже вышел на улицу и закурил. — Вот это то самое, о чем я и говорил. Какие-то дремучие обычаи...

— Герр Блазе утром сказал, что ему жаль парня, — сказал Шпатц. — Как думаете, герр Крамм, нам вообще нужно в это все вмешиваться? Мне совсем не нравится идея, что вот сейчас мы бросим тут Клоса, а завтра его найдут с какими-нибудь щепками, воткнутыми в глаза и будут нас изо всех сил убеждать, что это из леса вышел страшный великан, который...

— До сих пор здесь убивали только чужих, — Крамм стряхнул мусор, налипший на его брюки. — А Клос все-таки свой...

— Вообще мы сейчас можем приказать охранникам взять тело и притащить его в «Гроссман-хауз». Потом вызвать управляющего, лесника, Блазе, полицая, Паули и всех подряд, до кого дотянемся, и потребовать объяснений.

— Не очень мудро, — Крамм закашлялся, слишком глубоко затянувшись. — Над Шриенхофом не болтается люфтшифф с пулеметами, у нас всего-то два охранника, которые, помимо всего прочего, подчиняются тебе скорее условно. А здесь, как ты сам говоришь, полторы тысячи жителей. Мы притащим Клоса, а они все выпучат глаза и заахают, что это их обычай, утром бы его освободили, заставили съесть пирог до крошки и разрешили жениться. А мы панику развели. А рабочие с флюгплаца просто быдло неосторожное, а лес опасный и полон диких зверей.

— Да, герр Крамм, я тоже думаю о чем-то подобном. И даже теми же словами, — Шпатц затушил недокуренную сигарету и раздраженно подумал, что так до сих пор и не бросил курить, хотя собирается уже почти год. — И что же нам делать?

— Честно говоря, мне претит, что в моей стране, даже где-то на ее задворках, продолжают процветать какие-то изуверские обычаи, — Крамм посмотрел на все еще открытую дверь котельной. — Думаю, нам стоит выяснить подробности. Говоришь, Блазе его пожалел?

Дом Паули оказался совсем небольшим, видимо, вдова, на которой он женился, была дамой небогатой. Маленькая собачка, спящая на крыльце, открыла один глаз, убедилась, что Шпатц не собирается никуда уходить, вскочила и залилась громким лаем. Внутри дома раздались быстрые шаги, дверь открылась, на пороге показалась невысокая сухонькая пожилая женщина в старомодном платье, расшитом по подолу крупными цветами.

— Доброе утро! Я Шпатц штамм Фогельзанг, — он вежливо кивнул. — Я хотел бы поговорить с герром Паули Вийко.

— Сейчас я его позову, герр вервант! — женщина кивнула в ответ, и дверь снова закрылась. Хромому инженеру потребовалось не меньше полутора минут, чтобы выйти. Шпатц сделал знак охраннику, и тот отошел подальше. Дверь снова открылась.

— Рад вас видеть, герр штамм Фогельзанг, — он улыбнулся, от его светлых глаз лучами разбежались морщинки. — Извините, что заставил ждать. Чем обязан?

— Мне нужна ваша консультация, герр Паули, — Шпатц ответил на улыбку. — Как знатока местных легенд и обычаев.

Шпатц задумчиво разломил очередное миндальное печенье, тарелку с которыми хозяйка крохотного уютного домика поставила на стол вместе с чаем. Истории Паули были занимательными и убаюкивающими. Как и сказка про Тойфеля Ганса, которую он рассказал еще в самом начале знакомства. Некоторые из историй Шпатц слышал в детстве, правда, в немного другой версии. Про мальчика с волшебной дудочкой, про семь братьев-горошин и сестричку-морковку, про три желания барсучьего короля. В основном же детские сказки Заубервельда, которые рассказывал Паули, ничем не отличались от прочих.

— ...и тогда горбоносый карлик оскалился, выплеснул зелье под ноги доброй девушке и сам превратился в шипящую пену. Говорят, что до сих пор в том месте не растет трава, а земля покрыта желтой ядовитой коркой... — Паули наклонился и погладил свернувшуюся у его ног собачку. — А еще была история про младшего сына и четырех великанов...

— Герр Паули, а вам никогда не казались странными счастливые концовки? — перебил его Шпатц.

— Что? — старый инженер нахмурился.

— Ну, знаете, обычная же история, — Шпатц взял с тарелки еще одно печенье. — Герой ведет себя не лучшим образом, получает то, чего не заработал честным трудом, а, скажем, получил в обмен на услугу в будущем, потом нарушил договор, а когда пришло время платить, его кредитор вдруг решает дать ему отсрочку. И герой находит хитрую лазейку, чтобы долг не отдавать. Казалось бы, почему злой король или могущественный великан вообще дал ему время на поиски вариантов...

— Это же сказка, герр штамм Фогельзанг, — Паули улыбнулся и развел руками. — Маленькая поучительная история, которая...

— Которая что? — Шпатц разломил печенье, но есть не стал. — Если бы