Рутина - Евгений Алехин

– Прораб, я думаю, хочет тебя запрячь, – сказал Марат.

– Да-да, я готов.

– Иди тогда, потихоньку переодевайся. Можно в доме, можно в вагончике, – сказал Женя. – И п-приходи ко мне.

Небольшой домик хозяева планировали увеличить до большого красивого коттеджа. Женя был опытный строитель, он разработал план, руководил и делал всю тонкую работу, а Марат был великий подсобник. Он много работал с Женей на разных объектах, долго был установщиком дверей – с ним и без него. Но у Марата не было никакого желания держаться за деньги и хлебные места, поэтому как только он зарабатывал немного денег на семью, видел, что жене и детям есть чем питаться, бросал работу. Больше он любил писать прозу и стихи, но еще больше он любил сочинять романы и сюжеты для сценариев, которые никогда не напишет. Выглядел Марат моложаво, фигура у него была как у подростка. Сначала он говорил, что ему сорок лет, потом поправился – тридцать четыре. Второе больше походило на правду, хотя правдой не было ни то ни другое. Только после смерти Марата, больше чем через восемь лет, я узнаю, что ему был сорок один год, когда мы познакомились. Просто он слегка завидовал моей молодости и стеснялся своего горького опыта и в шутку скинул себе семь лет, потом все привыкли к мифу, да и Марат уже не захотел ничего объяснять. Женя взял его на ставку две тысячи рублей в день, я должен был получать тысячу. Для меня этого было более чем достаточно. Договорились, что еду буду готовить я и, так как у меня самый маленький заработок, не буду скидываться на продукты. Эти условия превосходили мои самые смелые мечты – готовку я воспринимал скорее как медитацию, чем как труд.

Первый день я орудовал лопатой. С нами на участке были два узбека, которых наняли хозяева. Узбеки работали так хаотично и плохо, что я долго не мог понять, зачем они здесь нужны. С моей работой было все просто: максимально качественно выполнять поручения, для которых Марат был слишком хорош, пока он будет занят чем-то квалифицированным. Для начала мне нужно было выкопать траншеи правильной формы и глубины под фундамент.

Я так увлекся, что копал почти без перерыва до самого обеда. Врубил плеер на полную. Под завывание эмо и скримо я вышвыривал землю, лопата за лопатой, приближаясь к ядру земли. Привыкший к праздному времяпрепровождению в общаге, я совсем забыл, какое отупляющее удовольствие приносит работа руками: ты отдаляешься от мыслей, их течение успокаивается и замедляется, твой обезьяний ум больше не властвует. Я отгородился от наших отношений с Сигитой и от замыслов книжек и альбомов. Все фильмы и роли, которые я мечтал поставить и сыграть, сейчас стали тем, чем и являлись – игрушечными чудовищами разума. Тело и лопата, земля, тело и лопата.

Марат махал мне, и я вытащил наушник.

– Сынок, ты не увлекся? – спросил Марат.

– А что такое?

– Давно замерял?

Он сходил за сантиметром, и мы замерили глубину первой ямы.

– Вот же сумасшедший, – сказал Марат и рассмеялся. – Сынок, ты псих.

– Ничего, закопаем обратно.

Таким образом я потерял пару часов, проработав их вхолостую. Пришлось присыпать и утрамбовывать то, что я уже раскопал. На закате Марат предложил прогуляться. Мы накинули куртки, вышли за ограду и попали в лесок, а через пять минут уже вышли к Финскому заливу. Я разулся и пошел намочить ноги по камням. Марат остался на сухой части берега. Вода была ледяная, но все равно было очень приятно.

– Благодать здесь! Давай сюда! – заорал я Марату.

Искупаться не получилось – слишком неудобные камни и непредсказуемые волны, а то я полез бы, несмотря на холодную еще погоду. Когда мы шли обратно, ужинать, я, дрожа, спросил:

– Отец, как думаешь, я же два часа потратил впустую? Да?

– Ну и что?

– Может, стоит сказать Жене, чтобы вычел это из моей зарплаты?

– Ты че, сынок?! Да Женя тебе жопу скоро лизать будет. Ты один работаешь лучше, чем два узбека, вместе взятые. Не бери в голову. Приноровишься, это же только первый день.

Отработав три дня и получив свои три косаря, я не выдержал: в выходные поехал мириться с Сигитой на ночном сидячем поезде. В субботу я успел даже сходить на занятие по мастерству, потом мы пошли погулять в павильоны на «ВДНХ». Там в одном из модных, как я их тогда оценивал, магазинов я купил ей кроссовочки. Она сразу их надела, а старую обувь убрала в рюкзак. Я не мог налюбоваться ею: странным азиатским разрезом глаз, длинной темной косой, красивым легким пальто и этой новой обувью. Сигита сказала, что будет часто ездить ко мне в Петербург, что это отличный город и что если я решу там остаться, то она будет готова перевестись на заочное и переехать ко мне. Я понимал, что она просто соскучилась и боялась потерять меня, поэтому сейчас говорит то, что я хочу услышать (бабы умеют читать мои мысли, тем более Сигита), но мне хотелось верить ей.

– Да, – отвечал я. – Петербург, пожалуй, лучший город. Думаю, что просто брошу учебу и найду там жилье.

Настал вечер воскресенья, и за пару часов до поезда к нам пришло чувство острой влюбленности и даже страсти. Мы обнимались, слегка пьяные, складывали друг на друга ноги и руки, прижимались туловищами. Потом я поехал на вокзал. Я не жалел, что пришлось провести две ночи в поезде – у меня появлялись наброски к текстам новых песен и приятные мысли. Почему-то в сидячем положении я довольно неплохо засыпал, так что мне это нравилось. Ездить сидя.

Вторая неделя была как сон, в котором я увидел идеальный сценарий для своей жизни. Во время работы мы с Маратом все время говорили о книгах, прочитанных и тех, которые сами когда-нибудь напишем.

В один вечер Марат объяснял мне свой взгляд на Достоевского, которого я не очень понимал. Ты должен, говорил Марат, читать его дальше, не ограничиваясь книгами «Записки из подполья», «Преступление и наказание» и «Идиот» – иначе не считаешь код. Только распутав его, ты получишь доступ к настоящей силе, которую унаследовали западные писатели двадцатого века, вплоть до Стивена Кинга, и почему-то просрали мы, русские. Нужно прочитать все пять главных книг Достоевского, а потом уже переходить к авторам посовременнее.

За следующим обедом я рассказывал о Тургеневе. Я говорил, что сам он был трус и подлец, писал серо и подчеркнуто современно, но, возможно, это в конце пути и привело его к великим стихотворениям в прозе. Он глушил свой талант подлостью, мелочностью, хитростью, осторожностью, так и дожил до старости, где увидел кровавый закат. Он всю жизнь занимался литературой, работал с такой сильной магической материей – со словом. Поэтому, как бы ты ни осторожничал, в конце концов столкнешься с самим собой, с фундаментальной пустотой. Тогда ты либо выстрелишь себе в голову, либо сочинишь что-то великое, без усилий, без привязки к структуре или эпохе.

Переходили к двадцатому веку, где были любимые имена от Кафки до Буковски, и мусолили их, как две бабушки у подъезда мусолят любимые сплетни. Женя поглядывал на нас, завидовал нашей радости и, если мы слишком увлекались, делал так, чтобы мы с Маратом работали в разных точках участка. Я привез Марату «Элементарные частицы» Уэльбека – книга была моим самым сильным литературным впечатлением года (я еще не добрался до «Расширения пространства борьбы» и «Возможности острова»). Марат еще не дочитал книгу, но уже горячо соглашался, что Уэльбек – один из мощнейших современных писателей, хотя сначала был настроен скептически. Потом мы прочтем и будем перечитывать все выходившие на русском языке его книги.