Рваные судьбы - Татьяна Николаева

class="p1">Бывало, зовёт Григорий жену на гулянье:

– Лизка, оставь дела, с детьми мать посидит, поехали, погуляем.

А Лиза ворчит:

– Тебе лишь бы гулять. Работы, дел столько, а ему хоть бы что! Помог бы лучше.

– Да никуда твоя работа от тебя не денется. Брось всё, поехали, отдохнём, погуляем.

– Ты ошалел, что ли, Гришка? Как же так, «брось»? А кто же это всё переделает, пока я с тобой буду плясать да веселиться? Да и настроение у меня не то.

Плюнет тогда Григорий, сам оденется, начешется, сапоги хромовые начистит до блеска, так что отражение своё в них видит, вскочит на лошадь – и только его и видели.

Лиза же вся в работе, как взмыленная лошадь. Зимой – за швейной машинкой, вещей девчонкам на лето нашивает; встанет из-за стола – спина печёт, в глазах темно, а надо ещё обед приготовить, да в доме прибрать. А летом вообще некогда передохнуть: с утра запрягает лошадь – огород пахать, или грядки полет, поливает, окучивает; скотину кормит, в стойлах прибирает. Наработается, напашется – и уже ничему не рада. Упадёт вечером на постель, иногда даже не раздевшись, – сил не остаётся. И до утра, бывало, отдохнуть не успевала. А с утра опять всё по кругу.

Зато Гришка нагуляется, навеселится с молодыми девчатами – и тоже еле домой приползает уже к середине ночи.

Глава 4.

1.

Прошёл ещё один год. Наступил 1928-й. Лиза даже не подозревала, как изменится её жизнь в этот год. Казалось, все беды, которые только можно, с ней уже случились. Но все главные трудности ещё только были впереди.

А пока Лиза была счастлива. Она полностью растворилась в своих детях. Девочки подрастали и заполняли пустоту в сердце Лизы от пережитых потерь. Любовь к дочерям давала ей силы дальше жить и бороться.

Как-то раз Лиза возилась с утра на кухне. Пекла хлеб в печи, чтобы накормить дочек свежей сдобой, да с парным молоком – как раз надоила ведёрко. Лиза месила тесто, и не заметила, как дверь отворилась. Почувствовав на себе взгляд, она обернулась и отшатнулась – на пороге стоял Матвей.

– Чего тебе? – сказала Лиза.

– Гришка дома? – спросил Матвей.

– Зачем он тебе понадобился? – грубо спросила Лиза.

– Спрашиваю, значит, надо, – огрызнулся Матвей.

– Нет его. Уходи.

Лиза отвернулась, давая понять, что разговор окончен. Матвей не уходил. Он смотрел на Лизу, смотрел, как её сильные крепкие руки ловко управлялись с тестом. Лиза с усердием месила. Белоснежная рубашка прилипла к вспотевшей спине. Тонкие завитки волос облепили её виски и шею, а толстая коса была уложена вокруг головы венком. Лиза остановилась передохнуть, вытерла рукой лоб и потянулась за кружкой с водой. Тут она увидела, что Матвей всё ещё здесь.

– Чего ты ждёшь? – недовольно спросила она.

– Лиза… – Матвей сделал движение в сторону Лизы, но она схватила скалку и размахнулась.

– Не подходи! – зашипела она, как змея.

Матвей остановился.

– Лиза, я же по-хорошему пришёл, по-доброму. Не отталкивай меня.

– По-доброму?! – глаза Лизы гневно сверкнули. – Из-за тебя умерла моя единственная подруга, моя сестра. Моя душа кричит от боли до сих пор. А ведь она могла нарожать кучу детей, могла быть счастлива, если бы не ты. Ты её погубил. И теперь ты говоришь «по-доброму»? Я никогда не прощу тебе Нюру. Слышишь? Никогда! Убирайся!

– Зачем ты так со мной, Лиза? – Матвей сощурил глаза. – Со мной так не надо.

– Уходи, Матвей, мне видеть тебя тошно. Как вижу тебя, так перед глазами встаёт лицо умирающей Нюры. – Лиза сцепила зубы. – Ты приносишь нашей семье одни несчастья. Уходи, прошу тебя, и не возвращайся.

Матвей опустил взгляд. Он был подавлен. Он уже повернулся, чтобы уходить, но тут дверь из комнаты с шумом распахнулась, и в кухню вбежали одна за другой Рая, Шура и маленькая Верочка. Они, не замечая постороннего человека, облепили мать, громко крича наперебой. Увидев первые готовые лепешки хлеба, девочки схватили по одной и стали с аппетитом есть, громко чавкая с довольным видом. Лиза налила им по кружке молока.

Матвей, глядя на Лизу и её довольных девочек, вдруг почувствовал острое желание иметь такую семью, заботиться о ней. Но вместе с тем понимал, что ему в жизни не случилось такого счастья. Зато у других есть всё: любимая жена, полный дом детей, счастье и домашний уют. Матвей сильно завидовал сейчас Григорию, как никогда ещё до того. Он сжал кулаки, проглотил ком, подступивший к горлу, и сказал Лизе:

– Значит, у вас всё в порядке, да? Ты любишь Гришку, он любит тебя. У вас чудесная семья. Что ж, я рад за вас. Прощай.

И вышел вон.

Днём, когда Григорий приехал на обед, Лиза ему сказала:

– Матвей приходил утром, тебя спрашивал.

– Чего хотел? – спросил Григорий, хлебая горячий свежесваренный борщ с хрустящим хлебом и свежей луковицей вприкуску. Борщ в тарелке ещё дымился, поэтому Григорий дул на ложку и громко отхлёбывал, с аппетитом откусывая сочную луковицу.

– Ничего не сказал. Просто тебя спросил. – Лиза присела к столу напротив мужа. – Гриша, скажи, ты продолжаешь с ним водиться?

– Да какой там водиться? Не придумывай. Мы уже два года с ним не разговариваем. Так, видимся иногда по работе, можем перекинуться парой слов, да ещё иногда в общей компании пересекаемся. Так что не волнуйся.

– Да нет, как раз именно поэтому я и волнуюсь, – задумалась Лиза. – Если вы уже давно с ним в контрах, то чего это он вдруг ни с того ни с сего заявился?

– Да ладно тебе, не бери в голову. Мало ли что? Может по работе? Или ещё чего.

Григорий, наклонившись над тарелкой, хлебал борщ, громко чавкая и активно двигая челюстями. При этом с каждой ложкой его брови смешно подпрыгивали вверх, а усы двигались, как у кота. Лиза отвернулась и уставилась в окно. Возле двора была привязана Гришина лошадь, а к ней жался маленький жеребёнок, её дитя. Ему было всего несколько недель отроду, – кобыла привела его в конце зимы. И сейчас он учился осваивать территории вместе со своей матерью. Они везде были неразлучны. Мать заботилась о своём малыше, учила его всем сложностям самостоятельной взрослой жизни. Поэтому маленький лошак ни на шаг не отступал от матери.

Григорий доел, сыто потянулся, поцеловал жену и вышел во двор. Лиза наблюдала, как он вспрыгнул на кобылу и умчался прочь. Маленький жеребёнок шаг в шаг скакал возле матери, и его тонкая шелковистая грива развевалась на ветру.