Тамара де Лемпицка - Татьяна де Ронэ

Лесли и госпожа Липовач на открытии выставки «Тамара де Лемпицка (баронесса де Кюффнер)» в Нью-Йорке. Апрель 1941

«Мать настоятельница». 1935

Твой муж беспокоится и отвозит тебя в психиатрическую клинику в Цюрихе.

Этот год выдался для тебя тяжелым, ты в глубокой депрессии. Кажется, уже ничто не вернет на твое лицо улыбку. Тем не менее ты все-таки принимаешь участие в нескольких коллективных выставках и во Всемирной выставке на Марсовом поле. Но делаешь это без особого желания.

Твоя жизнь тебе не нравится. Она вялая, невеселая. Нединамичная. Твой муж живет в отеле «Вестминстер», ты – на улице Мешен. В конечном итоге этот брак без любви оказался для тебя ловушкой. Вы ходите в лучшие рестораны, часто ездите в Венецию, но ты потеряла вкус к жизни.

Ты пишешь странные и мрачные картины, не имеющие ничего общего с тем, что делала раньше: измученные персонажи с блеклыми лицами потрепаны жизнью или движимы религиозными чувствами, как, например, «Мать настоятельница» с морщинистым лицом и полными слез глазами. Полная противоположность идеальным изображениям, которые ты так любила. Ты ищешь ответы, новые пути. Никогда еще тебе не было так неуютно.

Все начать заново.

Уехать.

Убежать?

А вдруг это возможно?

Вдруг это единственный выход?

Ты всю жизнь бежала от молота истории. А события в мире вновь увлекают тебя в свой водоворот. На горизонте – новая война.

Время еще есть. У тебя еще есть выбор.

Но ты еще не знаешь и даже не представляешь себе того, что ты уже никогда не будешь великой Тамарой де Лемпицка.

А как Артистизм

«My best painting is the one I have not yet done».

Tamara de Lempicka

«Моя лучшая картина та, которую я еще не создала».

Тамара де Лемпицка

Я иду по улице Мешен. Как бы я хотела увидеть, как ты выходишь из дома номер 7, светловолосая, закутавшись в шубу, с сигаретой в руке, в своем знаменитом берете. Я почти слышу стук каблуков по тротуару.

Кто теперь живет в твоей двухэтажной квартире? Я бы хотела знать, ощущают ли эти люди твое присутствие, следы твоего долгого пребывания здесь.

Вернемся в 1939 год. Для вас с мужем пришло время уезжать. Я представляю, как ты устроила в этих стенах последний прием, как непринужденно говорила приглашенным, что через несколько месяцев вы вернетесь, что уезжаете лишь на время.

Я спрашиваю себя, было ли тебе грустно паковать чемоданы, ведь на самом деле ты не знала, когда вы сможете возвратиться. Твой муж продал большую часть собственности и перевез свою коллекцию в Швейцарию. Времени терять было нельзя.

Гитлер аннексировал Австрию и готовился завоевать Европу. Вы с Раулем выбираете Америку – страну, которая так полюбилась тебе в 1929 году. И как только ты обустроилась, к тебе приехали Кизетта и дочь Рауля. Теперь вы в безопасности.

Не очень просто жить с двумя молодыми красивыми девушками, ведь ты убедила себя, что постарела. Кстати, ты спрашиваешь у Кизетты, можешь ли представлять ее своей младшей сестрой. Она, хорошая девочка, соглашается. Не перебор ли это, Тамара?

Теперь тебя манит Голливуд. Ты считаешь, что могла бы здесь блистать, как настоящая кинодива. Что могла бы сделать еще одну великолепную карьеру. Ты позируешь для фотографий в саду вашей виллы в Беверли-Хиллз. Ты держишь в руке палитру, твои волосы идеально уложены, на тебе удивительная прозрачная юбка.

«Портрет Луизанны Кюффнер». 1940

О тебе много пишут. Тебя называют «баронессой с кистью», и журналисты восхищаются великолепными ужинами, которые ты устраиваешь. Несколько раз в месяц ты закатываешь приемы на триста человек. Собирается весь бомонд.

Скоро все начинают говорить только об ужинах и забывают о твоих полотнах. В своих интервью ты только и делаешь, что объясняешь, какую укладку должны делать женщины, как краситься и, прежде всего, как обольщать и удерживать рядом с собой мужчину. Один репортер разочарованно скажет, что ты предпочитаешь говорить не о работе, а о вечеринках в Голливуде.

В этот раз ты проиграла. Написанное в 1940 году «Бегство» остается незамеченным. На картине мы видим заплаканную женщину с покрасневшими глазами, в поношенной одежде, она крепко прижимает к себе ребенка. Зеленоватые и серые тона, низкое небо подчеркивают мрачное настроение. Эта картина перекликается с работой «Беженцы», написанной немного раньше: мать и сын в изгнании, обессиленные, напуганные, едущие в обнимку в поезде.

Несмотря на довольно успешную выставку в галерее Джулиана Леви в Нью-Йорке и в Лос-Анджелесе, ты с болью осознаешь, что превратилась просто в баронессу Кюффнер, стала еще одним гламурным завсегдатаем ВИП-вечеринок.

Американская светская дама Глория Вандербильт в своих «Воспоминаниях» опишет, как готовилась с матерью к крупному приему в Голливуде, и та неожиданно вскрикнула, что надо не забыть пригласить баронессу Кюффнер, такую «смешную и которая так забавно рисует».

Тебя считают «бывшей», вышедшей из моды художницей.

Но это не мешает тебе много писать. Ты начинаешь один за другим создавать натюрморты, тщательно работаешь над ними, но все напрасно. Кажется, твое время прошло.

«Бегство». 1940

Тамара в Беверли-Хиллз. 1940

И это не только твоя вина. Формируется новый вкус, появляются новые течения, к которым ты не имеешь отношения. В моду входит Джексон Поллок, работы которого полны абстрактного, дерзкого и современного – экспрессионизма. Когда известная собирательница искусства Пегги Гуггенхайм открывает новую художественную галерею, в ней нет ни одной твоей картины.

Охватившая Европу война заставляет тебя сконцентрироваться на вещах более важных, чем искусство. Ты по-своему хочешь оказать помощь.

После атаки на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года ты перестаешь постоянно устраивать вечеринки и приемы. Ты даришь картину ассоциации «Freedom speaks» и сотрудничаешь на добровольной основе с некоторыми гуманитарными ассоциациями.

Когда ты организуешь выставку в Милуокском институте искусств, Кизетта встречает молодого человека, Гарольда Фоксхолла, которого все называют «Фокси». Они партнеры по теннису. Гарольд – красивый двадцатипятилетний геолог из Техаса. Ты благословляешь их брак. Кизетта выходит замуж и уезжает с мужем в Вашингтон.

Результат твоей калифорнийской жизни неоднозначен. О тебе много пишут, но не о том, о чем ты хочешь.

Кажется, пора начинать