Пелена страха - Рафаэль Абалос

Мирта и два других инспектора просматривали копию доклада, которую только что передал им Клаус. Потом он добавил:

– Я несколько минут назад говорил по телефону с Густавом Ластооном. Сегодня в одиннадцать утра в Институте судебной медицины у него возьмут образцы крови и слюны.

– Наверно, мы должны будем назвать его имя прессе, как свидетеля, который обнаружил трупы, это позволит избежать проблем в будущем, – предложил комиссар.

– Но речь идет о кладбищенском гиде! Все журналисты начнут спрашивать, как случилось, что именно он нашел девушек, и нам придется рассказать им о содержании звонка, сделанного гиду одной из них. Мы не можем сообщить публике столько информации. Если личность девушки просочится в прессу, вокруг нас разразится такая буря, которая сровняет комиссариат с землей, – предупредил Клаус Бауман.

– Но как мы можем быть уверены, что он сам не начнет болтать об этом на всех телеканалах? – настаивал комиссар.

– Он этого не сделает. Ластоон человек осмотрительный, он не хочет иметь никаких дел с журналистами.

– Я сообщу министру, что мы пытаемся установить личность трупов и ведем расследование по нескольким направлениям: коллективное самоубийство членов секты, торговля женщинами, наркотрафик. Надеюсь, он успокоится, если узнает, что мы не выпускаем из виду того типа, который их нашел, – заключил он.

Клеменс Айзембаг встал из-за стола. Не говоря больше ни слова, он подошел к двери, открыл ее и вышел, с силой захлопнув ее снаружи.

Инспектора Мирту Хогг всегда поражала резкая реакция комиссара каждый раз, когда дела шли не так, как ему хотелось, однако Карл Лайн и Ганс Бастех и бровью не повели. «События таковы, как есть, независимо от того, какими их хочет видеть комиссар полиции», – подумал Клаус Бауман. Очевидно, что существование тайного общества офицеров СС в XXI веке невозможно. И дело не в том, верить или не верить в привидения. Однако было бы неверно считать бессмысленной версию Густава Ластоона о том, что они имели дело с какой-то группой неонацистов, в большом количестве появившихся в последнее время в таких восточных землях, как Бранденбург, Берлин, Тюрингия или Саксония. Они могли вдохновляться членами СС, устраивавшими тайные сборища во время Второй мировой войны в крипте монумента Битвы народов, чтобы совершать древние обряды «стражей смерти». Оргии с девушками или какие-то другие оккультные ритуалы могли выйти из-под контроля, даже если они не хотели их убивать. Хотя, возможно, у них с самого начала имелась какая-то неизвестная причина убить, не имевшая отношения к ксенофобии. Ни одно преступление на почве расизма, которое ему доводилось расследовать, не имело ничего общего с делом убитых девушек.

– Мы не будем ничего сообщать средствам массовой информации, пока у нас не будет полной уверенности, что среди жертв нет ни одной немки. Малейшая оплошность – и общественное мнение линчует нас без малейшего сочувствия, – объявил Клаус Бауман, прежде чем закончить совещание.

Новость уже разлетелась по всем газетам и телеканалам страны. Все с нетерпением ждали новых сообщений, и журналисты, не переставая, осаждали их своими вопросами.

В утренних программах всех каналов появились завсегдатаи различных ток-шоу, специализировавшихся на криминалистике, серийных убийствах, черной магии и сатанинских ритуалах, которые начали высказывать свои предположения миллионам телезрителей, не имевших понятия о том, с чем они имеют дело, с правдой или ложью, спекуляциями или слухами.

Однако только Клаус Бауман знал то, что рассказал ему Густав Ластоон о тайном обществе «Стражи смерти». И на данный момент он не собирался делиться этой информацией ни с кем, даже с комиссаром Клеменсом Айзембагом.

– Каждый из вас продолжит следовать нашему плану, – добавил он.

Помощница комиссара Фрида открыла дверь в зал заседаний и нашла глазами инспектора Баумана.

– У тебя звонок по второй линии. Некто Бруно Вайс – преподаватель из консерватории.

Провела весь вечер, читая Кафку. Впрочем, будет более точным – и менее претенциозным – сказать: перечитывая «Превращение» Кафки. Я читала его много раз. Каждый раз, когда я чувствую, что изменилась, читаю эту книгу. Человек, который просыпается в своей постели и понимает, что превратился в таракана, имеет со мной много общего. Несмотря на омерзительный вид, его нельзя назвать «человеком-монстром», потому что он не хотел быть таким, и вообще он хороший человек. Я тоже не хотела быть такой, какая я есть. Наверно, никто, кроме человека с черной душой, не хотел бы этого. Просто наступает момент, какая-то доля секунды, когда мы осознаем, что уже не те, кем были. Мир, наш мир вдруг становится пугающим, непостижимо враждебным, потому что с этого момента ты уже не принадлежишь ему. Свет начинает раздражать и даже вызывать боль, обычные житейские вещи больше не кажутся нам таковыми, окружающие люди превращаются в тени. Мы ищем какой-нибудь укромный угол, где можно незаметно спрятаться, перестаем нормально питаться и, сидя в своем убежище, ждем, когда рядом с нами упадут какие-нибудь органические отбросы, чтобы сожрать их. А потом нам остается только смотреть в бесконечность и ничего не видеть.

Не знаю, кто из «девчонок из выгребной ямы» заходил на ту страницу в глубокой сети. Но те, кто это сделал, больше никогда не станут прежними. Превращение неизбежно. Это как злокачественное поражение мозга. Оно может начаться, как небольшая ранка, но со временем будет расти до тех пор, пока не затронет каждый нейрон. Интересно, среди «девчонок из выгребной ямы» окажется ли такая, что, глядя на себя в зеркало, увидит жука, таракана, слизня или сороконожку.

Ровно в полночь я открываю чат.

Черная Луна: Привет!

Яблоко П: Сегодня вечером я ничего не принимала, хочу быть совершенно трезвой.

Туманность: Ты заходила на страницу, которую оставила Луна?

Яблоко П: Нет.

Туманность: Я тоже.

Яблоко П: А другие?

Другие не отвечают. Не знаю, входили они в чат или нет. Когда я создавала сайт в глубокой сети, то при открытии сессии не запрограммировала вывод на экран визуальной информации о каждой из нас. Теперь любая из них может присутствовать в чате так, что мы об этом не узнаем, пока она ничего не скажет. И только если кто-нибудь будет молчать две ночи подряд, ей будет закрыт доступ и она больше не сможет связываться с остальными и посылать им сообщения. В этом виртуальном пространстве мы существуем только как группа. И все, что здесь пишут, отображается на экранах у всех и остается в хронике.

Ведьмина Голова: Я заглянула только одним глазком, и мне хватило. Я больше не смогла выносить этих зверств.

Яблоко П: Блин! Не хочу знать, что ты увидела!