Мисс Исландия - Аудур Ава Олафсдоттир

Он узнал, что отелю напротив дома, где живет Аки Хваннгиль, требуется ночной сторож. Аки как раз работает над сборником стихов, и, по его словам, лучшие идеи приходят к нему именно ночью.

—Невозможно сочинять, если тебя постоянно отвлекают.

—А как насчет утра, до того, как ты уходишь в библиотеку?

—Утро не мое время, Гекла.

Когда поэт засыпает, я вылезаю из кровати, зажигаю лампу на письменном столе и открываю книгу.

Внезапно он открывает глаза. Сначала тихо лежит и наблюдает за мной, затем приподнимается. Хочет знать, что я читаю. Я протягиваю ему книгу, он рассматривает обложку, листает для вида и читает название.

Смотрит на меня.

—Это одна из книг твоего гея?

Хмурится.

—Иногда то, что ты читаешь, Гекла, ранит мой поэтический слух,— говорит он, снова ложится и отворачивается к стене.

Я думаю: у меня есть и то, и другое, но зарплата такая низкая, что мне никогда не удастся накопить на билет за границу.

С приветом от тоскующего

Почтальон стоит на талом снегу на фоне рассвета цвета снятого молока и протягивает мне открытку. Гекла Готтскальксдоттир, читает он, и я знаю, что ему хочется спросить, кто это шлет мне открытки с красными тюльпанами и пишет, что скучает. Вторая открытка приходит через две недели. На ней Фредерик Девятый в полном облачении.

—Вижу, ты получила еще одну открытку от своего гея,— говорит поэт.

Потом приносят письмо в конверте. Он пишет, что сначала снимал комнату с завтраком, а теперь просто снимает комнату.

Затем признается:

Потом начинаются посылки с книгами, по книге в каждой посылке. Хожу за ними на почту.

В последующие недели получаю «Последние истории» Карен Бликсен (на вложенной в книгу открытке мой друг сообщает, что она также писала под псевдонимом Исак Динесен), «Улица моего детства» Тове Дитлевсен и «Свет» Ингер Кристенсен.

Собираю слова

Однажды ночью просыпаюсь с желанием сочинять.

Сажусь на кровати, рядом горячее тело поворачивается на другой бок и укутывается в одеяло, набитое утиным пухом. Дышит глубоко и спокойно. Кот спит в нише под окном. На будильнике пять, и папа идет в овчарню кормить овец. Ночью ветер распахнул окно, на подоконнике белая корка. Набрасываю на плечи кофту поэта и иду на кухню за тряпкой, вытираю.

Мокрый снег стекает по стеклу, вожу пальцем ему вслед. На улице пустынная тишина, только чайка кричит.

Достаю из-под кровати печатную машинку, иду на кухню, ставлю машинку на стол и вставляю в каретку бумагу.

У меня в руке дирижерская палочка.

Могу зажечь звезду на черном небосводе.

Могу ее погасить.

Этот мир — мое изобретение.

Час спустя в дверях кухни стоит поэт в одних трусах. За ним приходит кот.

—Что ты делаешь? Пишешь? Я проснулся, а тебя нет. Я искал, но ты как сквозь землю провалилась.

Поэт — словно утомленный путник, пришедший издалека, словно не спал за стеной, а ходил по плоскогорью в поисках заблудшей овцы и нашел ее там, где меньше всего ожидал. Разве что искал меня во сне?

Он рассматривает листки на столе.

—Ты пишешь стихи?

Я смотрю на него.

—Только несколько строк. Не хотела тебя будить.

—Мне так не кажется. Здесь целая стопка бумаги.

Кот стоит у пустой миски, я встаю, достаю из холодильника молоко и наливаю в миску.

—Почему ты не сказала мне, что пишешь?

—Ждала подходящего случая.

—Что-то уже опубликовала?

Я в смущении.

—Да. Несколько стихотворений.

—Несколько стихотворений?

Он растерян и встревожен.

—Говоря конкретно — четыре стихотворения и два рассказа.

Он выдвигает табуретку и садится.

—Мое стихотворение лежит в редакции социалистической газеты три месяца, а у тебя уже опубликовано четыре стихотворения и два рассказа. И где опубликовала, позволь спросить?

—«Биртингур», «Моргунбладит», еще журнал издательства «Язык и культура».

Мне неловко.

—И два стихотворения в «Тиминн»,— добавляю я, немного подумав.

—Пока я только пытаюсь, моя девушка — «Мисс Северное сияние», как тебя называет твой гей,— уже опубликовалась во всех ведущих газетах и журналах страны.

—Ну, это преувеличение. Кроме того, я печаталась под псевдонимом. Использовала мужское имя.

Он рассматривает меня с серьезным видом.

—А могу я поинтересоваться, под каким псевдонимом?

Я в замешательстве.

—Сигтриг из Саурар.

Он встает.

—Так это ты Сигтриг из Саурар. А мы-то думали, что это кто-то из нас. Но никак не могли понять, кто именно.

—И одно стихотворение как Бара Нотт.

—А мы решили, что Бара Нотт — это Эгир Скальдайокуль. Он так гордился собой, когда мы упомянули рассказ в «Моргунбладит». Всем своим видом давал понять, что знает больше, чем говорит. Только набивал трубку и молчал. Однако рассказ отличался от всего, что он нам когда-либо читал.

—На самом деле это мой ранний рассказ. Я сочинила его в восемнадцать. Сегодня пишу совсем иначе.

Поэт снова садится на табуретку и прячет лицо в ладони.

—Ты пишешь длинный текст?— спрашивает он тихо.— Я имею в виду — длиннее рассказа?

—Я собиралась рассказать тебе, что пишу, но хотела сначала закончить роман. Знала, что ты захочешь прочесть, но тогда у меня пропадет желание его дописывать.

Он смотрит на меня с недоверием.

—Ты пишешь роман?

—Да.

—Целую книгу?

—Да.

—Толстую?

Я колеблюсь.

—Больше двухсот страниц?

—Около трехсот.

Моторист, наш сосед, включил радио на всю катушку, чтобы не пропустить прогноз погоды. Мне нужно одеваться и идти на работу.

—Это твой первый роман?

—Я закончила две рукописи. Одна из них сейчас у издателя. Жду от него ответа.

Поэт подыскивает слова.

—Оказывается, поэт не я, а моя возлюбленная.