Холодное утро в 3018 - AnniLora

выменивать. Некоторые он находил совсем уж в плачевном состоянии, но мы вместе делали новые обложки. Отец собрал целую коллекцию книг: о воинах, пиратах, революционерах, разбойниках и мстителях, об охотниках, искателях приключений и первопроходцах, о далеких временах и исчезнувших в пучине океана городах. Каждый раз мне казалось, что я прочитал всё, что только можно было прочесть, но вот возвращался папа и привозил новую увлекательную книгу. Радости моей не было предела. Я считал дни до его возвращения.

— А сейчас? — спросила Эжени, и туман счастливых детских воспоминаний тут же рассеялся. Ну и ну! На какое-то мгновение, на одну секунду, я даже забыл, где и с кем нахожусь. Перед мысленным взором стояло доброе лицо отца. Я помнил каждую деталь его внешности: поношенную серую робу, тикавший, как часы, ручной коммуникатор, дорожную сумку, доверху набитую книгами, густые светлые волосы, собранные в неряшливый хвост, хитрую и одновременно задорную улыбку.

В тот день, когда отца не стало, закончилось детство, и угасли мечты.

— Сейчас?

— Сейчас он привозит тебе книги?

— Нет, отец погиб, когда мне было тринадцать.

— О, извини меня… — прошептала девушка и заёрзала в кресле.

И тут я сделал то, чего никак не мог от себя ожидать. Я начал трепаться почём зря.

— Однажды он просто-напросто не вернулся из поездки вовремя. Потом нам прислали тело, вернее его, хм, останки, в чёрном ящике. Отец испытывал новые модели электрокаров, контролировал роботов-тестировщиков. Но часто ему самому приходилось садиться за руль. Он не протестовал, несмотря на риск. Папа говорил, что не может удержаться, так ему нравилась скорость. Он испытывал мощные кары, а сам был вынужден ездить на старой дребезжащей модели. Во время одного из испытаний произошел взрыв. Погиб не только мой отец, но и ещё несколько человек. Первый месяц я не верил в его смерть, пусть и видел тело. Знаю, это глупо, но я ждал, когда он вернётся, надеялся на чудо. А когда надежда угасла… Эх, что-то я заболтался… Умойся, а потом отвезу тебя домой.

— Знаешь, тебя приятно слушать. Твой голос успокаивает, — заметила она. Вот уж не ожидал! — Итак, значит, Александр Орелли — магистр права и пират?

— Ну… Питер Блад был бакалавром медицины и капитаном корабля. Чисто теоретически у меня есть шанс совершить подвиг и бла-бла-бла.

Она смотрела на меня, как на полного идиота, безмозглого мальчишку, но слабо улыбалась. И я обрадовался, что хоть немного сумел её приободрить.

* * *

Мы не смогли выйти через парадный вход потому, что около двери столпились журналисты и фотографы. Похоже, они уже пронюхали о гибели профессора, а кто-то из работников больницы сообщил им, где искать Эжени. Вот они и примчались, чтобы сделать пару десятков снимков заплаканного лица девушки и забросать её дурацкими вопросами. Только этого не хватало! Увидев их, Эжени отпрянула от окна, ещё сильнее побледнела и скривилась точно от боли.

— Думаю, они караулят тебя у всех выходов, — заметил я. — Вызову кар к пожарной лестнице, укатим, они и ахнуть не успеют.

Расчёты оказались верными, мы успели удрать. Эжени сжалась в комочек на заднем сидении, словно боялась, что журналисты всё-таки её заметят и пустятся в погоню.

— Поговорю с ними завтра. Вопросов всё равно не избежать. Ха! Как это всем понравится! Наконец и в семье Логиновых случилось несчастье. Оказывается, и богатые умеют плакать.

— С чего ты решила, что твою семью все ненавидят? Не спорю, без завистников вы обойтись не сможете. Но вспомни девчонок из Нижнего района! Многие из них мечтают стать такими же, как ты. Они пытаются подражать тебе. А большинству… знаешь, только кажется, что они интересуются нашей жизнью, что им есть до нас хоть какое-то дело. По правде говоря, им плевать, от наших радостей и бед им не тепло и не холодно.

— Жестокая мысль.

— Согласен. Рано или поздно нас уничтожит собственное равнодушие. Эжени, не переживай ты из-за этих репортёров! Они на работе, им нужно зарабатывать деньги. Им приходится изворачиваться. Не думаю, что они собрались здесь, чтобы посмеяться над твоим горем. Хотя… может, они и посмеялись бы, может, они и напишут про тебя гадости, но только потому, что это их служебный долг.

— Хорош долг — высмеивать других людей! — фыркнула девушка. — Сразу видно, Алекс, ты не имеешь к этой сфере никакого отношения. А я одна из них, я тоже журналист. Да, мне повезло больше, чем им. Я могу писать только о том, о чём хочу, и мои статьи будут печатать. А если нет, владельцам журналов придется туго. Неужели ты не сталкивался с завистью? Неужели сам никогда не завидовал? — И, не дав мне ответить, она продолжила. — О, с ненавистью чужих людей я знакома с детства. Меня отталкивали и презирали, но в открытую травить боялись. Мне предъявляли повышенные требования, ставили в пример другим, чтобы разозлить завистников ещё сильнее. По их мнению, я могу получить всё, что захочу, любую безделушку, неважно, сколько она стоит, любого человека. Я могу купить всё, что угодно. Нет, это не так. Хотя отец и считает иначе, уж он-то берёт всё, что пожелает, и плевать ему на других. Ему нет до них никакого дела. У меня никогда не спрашивали, чего хочу я. Нет, я не о шмотках и прочем хламе, с этим проблем не было. Меня никогда не спрашивали, каким я вижу своё будущее, чем хочу заниматься. Я мечтала стать врачом, но отец зарубил мои планы на корню. В нашей семье ведь уже есть, вернее… вернее был один врач. И отец ненавидел его. Все члены семьи для отца — средства достижения цели, каждый приносит ему пользу, ему одному, а не обществу. Дядя вышел за рамки этих правил и был предан анафеме. А я за него толком и не вступилась. Трусиха! Предательница!

— Не надо так говорить. Ты сделала всё, что могла. В его смерти нет твоей вины.

— Действительно веришь в это, добрый, сладенький мальчик? — зарычала она.

— Что ты хочешь услышать, Эжени? Я тебя не понимаю.

— И не обязан