Камила - Станислава Радецкая

сильно тряхнула меня, оборвав неуместный смех, и мои зубы громко лязгнули.

— Теперь вы убедились, мой капитан, — мелодично протянула она (я так и видела, каким нежным взглядом мадам смотрела на этого человека поверх моей головы), — эта девочка ничего не знает.

— Да ну? — капитан опять уставился на меня немигающим взглядом, но я его уже не боялась.

— Она рассказала вам правду. Пойдемте, я напою вас кофе. В конце концов, должны же вы отдыхать от вашей службы, господин капитан… Антон, если вы позволите вас так называть. А ты, Камила, останься пока у себя. Ты мне понадобишься позже…

Капитан больше не смотрел на меня, как будто я исчезла для него. Он молча вышел прочь, и рука госпожи отпустила мое плечо. Легкий аромат духов коснулся моих ноздрей, и мадам шепнула мне на ухо, наклонившись:

— Не вздумай что-нибудь выкинуть, мерзавка. Я не желаю терпеть от тебя убытки и неприятности.

Она ущипнула меня и ушла, не забыв запереть за собой дверь на ключ. Рука, которую выкручивал капитан со шрамом, мерзко ныла, и я на негнущихся ногах дотащилась до окошка, чтобы прислониться пылающей щекой к прохладному стеклу. Я не понимала, куда мог деться Якуб, откуда взялось барахло в моей коробочке, и почему капитан так на меня взъярился. По стеклу с той стороны ползла божья коровка: красная с черными пятнышками. Когда-то мама мне говорила, что это жучок Пресвятой Марии, и он приходит, чтобы передать от нее радостную весть, или же, наоборот, забрать заветное желание. Я провела пальцем по стеклу, но загадать желание не успела, потому что позади меня гулко упало что-то тяжелое. Божья коровка расправила крылья и взлетела, оставив меня в одиночестве. Я быстро обернулась, ожидая самого неприятного, что еще только могло случиться, но наткнулась на лучистый и довольный взгляд Якуба.

— Господи… — растерянно проговорила я. Он был весь встрепанный, в соломе, смоле и опилках, зато улыбался во весь рот. Невольно я взглянула наверх, где под самой крышей лежала большая балка, и он тут же самодовольно подтвердил:

— А я прятался наверху за печной трубой и услышал ваши шаги. Мне хотелось тебя напугать.

Я беспомощно взглянула на него и неожиданно разревелась. Слезы текли и текли по щекам, и у меня не было сил их вытирать. Якуб растерялся и бестолково затоптался рядом, иногда тыкая мне в лицо то платьем с пола, то краем своей курточки. Он хотел помочь, глупый мальчишка, но вот беда – совсем не знал как. Я стекла по стене на пол и закрыла глаза. Мне хотелось исчезнуть, не существовать, чтобы не знать больше никого и ничего, но вместо блаженного неведения мне на голову полилась холодная вода. Сидеть и жалеть себя тут же перехотелось, зато появилось жгучее желание надрать Якубу уши.

— Ах ты, маленький негодяй! — я встала и грозно топнула на него ногой, не заботясь, что нас могут услышать. Якуб взглянул на меня и попятился, старательно скрывая свое лицо. Плечи у него подозрительно задергались, и я вначале подумала, что он плачет. Но нет! Глупый мальчишка запихнул себе в рот край кружевного шейного платка и весь дрожал от беззвучного смеха. В руке он держал оловянную кружку, из которой щедро меня полил, как майский дождь — посевы.

Я обиделась, разгневалась и хотела уже как следует отшлепать его, но стоило мне подойти к нему, на меня тут же уставилось мое отражение; кружку я сама начищала до блеска. Мало того, что все мои черты исказились до смешного; я увидела, что чепчик сидит у меня на макушке некрасивым блином, во все стороны из-под него вылезли непослушные волосы, а нос, кажется, распух, как слива! Я представила, как выгляжу со стороны, и я прыснула от смеха, а Якуб, глядя на меня, затрясся еще больше, похрюкивая через ткань. Я обняла его, и мы захохотали, как два дурачка на представлении бродячего театра, пока наконец я не почувствовала, что вновь могу разумно рассуждать.

— Куда ты дел мои вещи? — спросила я у него требовательно. Мне стало легче, как будто смех и слезы вычистили все внутренности души.

— Какие такие вещи? — невинно спросил маленький прохиндей.

— Которые лежали в коробке из-под леденцов.

— Ах, эти… — ему явно хотелось потянуть время.

Я не сводила с него взгляда, и он опустил глаза.

— Мне нужна была жестянка, — нехотя признался Якуб и подковырнул туфлей половицу. — Я видел, что ты ночью прятала в нее мешочек. Я хотел выкинуть его из окна.

— Как из окна? — меня охватило отчаяние, и я схватила его за плечи. Боль в руке неприятно напомнила о себе. — Зачем?

Якуб потупился и угрюмо помолчал.

— Потом я придумал сбивать им крыс, чтобы они не бегали по балкам, — со вздохом сказал он, когда счел, что молчания достаточно, чтобы ответить на мои вопросы. — Но он оказался слишком тяжелым. И очень громко падал. Поэтому я подвесил его под потолком и кидал в него пуговицами. И из десяти раз попал девять!

Я закатила глаза, совсем как мадам.

— Очень рада вашим успехам, сударь, — великосветски заметила я и сделала книксен. — Но теперь вы полезете наверх, достанете его и принесете мне назад. А потом, заруби себе на носу, сидеть тебе придется тихо, иначе вернется капитан и заберет тебя с собой. И отдаст каким-нибудь злодеям!

Последнее я добавила зря. Якуб сник и помрачнел. Он беспрекословно залез наверх и долго там копошился, роняя вниз солому и опилки. Когда он спрыгнул на пол, я заметила, что глаза у него на мокром месте, но