Английская портниха - Мэри Чэмберлен

– Возблагодарим Господа за Его милость к нам, – сказала сестра Бригитта, когда спустя шесть дней они прибыли в Мюнхен и узнали, чем им придется заниматься. – Наше призвание – обихаживать больных стариков, и неважно, где они обитают. – Она взглянула на Аду: – Или что они за люди.

Сестра Моника, должно быть, рассказала ей, что и кого она разглядела в Аде. Надо вести себя тихо, подумала Ада.

Ада не соглашалась с сестрой Бригиттой. Пусть старые и дряхлые, но эти люди были врагами.

На весь вагон было одно ведро. Многие стояли в запачканной одежде, плача от унижения. Ноздри Ады были забиты ее собственной едкой вонью, а во рту и горле было сухо как в пустыне. Тук-тук, тук-тук-тук. Поезд остановился. На путях послышались отрывистые крики. Боковины вагона опустили, и узники заморгали от яркого света; они тянулись наружу, жадно глотая воздух, словно рыбы, выброшенные на берег, и не замечая, что спотыкаются о тела мертвецов и умирающих. Надпись на здании вокзала: Мюнхен.

– Бавария, – прошипела сестра Бригитта. – А еще католиками называются.

Да какая разница, где они и куда попали? Ада не знала, где находится Бавария, и не желала знать. Все, чего ей хотелось, – сбежать или умереть. Пусть ее пристрелят, разорвут на части, лишь бы не мучиться здесь. Но она была слишком слаба, чтобы бежать, и слишком напугана.

В палатах им не разрешалось разговаривать ни друг с другом, ни с кем-либо еще. И пусть не в тюрьме, но они были заключенными, дармовой рабочей силой, охрана не спускала с них глаз. Дом для престарелых был крупным учреждением, но предназначенным только для мужчин, бывших армейских офицеров и отошедших от дел людей с доходными профессиями, непростых людей, способных платить за услуги. Сюда приходили и здоровые мужчины, вдовцы по большей части, не умевшие наладить быт после смерти супруги и не желавшие нанять экономку. В их распоряжении была уютная гостиная, просторная столовая и обширная оранжерея с выходом на свежий воздух. Немощные постояльцы были много старше, их размещали в больничном корпусе. Охранники являлись в палаты, тыкали в монахинь дубинками, орали на них и на работавших там женщин, полек с нашитой буквой «П» на обтрепанной одежде. Польки мыли полы в палатах, стирали постельное белье, копали могилы и работали на огороде.

– Вежливость ничего не стоит, – объявила сестра Бригитта на одной из вечерних проповедей. – Пусть нам и не позволено разговаривать с ними, но польские женщины – такие же пленные, как мы. Они попали сюда не по своей воле, их превратили в рабынь. Поэтому улыбайтесь им. Уступайте дорогу. Кивайте при встрече. Помните, им страшно и одиноко не меньше, чем нам.

И даже больше, догадалась Ада, когда полька начала лихорадочно оглядываться, не заметил ли охранник внимания к ее персоне, а потом мелко затрясла головой: не надо, нам станет только хуже; не навлекайте на нас беду.

Монахиням поручали вывозить кровати с больными стариками в сад – пусть себе греются на солнышке и дышат свежим воздухом. Летом было жарко, но сейчас, в октябре, температура по ночам опускалась ниже нуля. В их чердачной комнате отопление отсутствовало, и каково же нам будет зимой, задавалась вопросом Ада, со сквозящим оконцем нараспашку и одним одеялом на человека.

– Нам повезло, что мы не погибли, – повторяла сестра Бригитта, – и заняты делом. Ленивцы – дьяволу пожива.

Стариков кормили хорошо. Ходячие пациенты помогали заключенным выращивать овощи на огороде, но СС забирало большую часть урожая, оставляя больнице крохи. Прикованных к постели лежачих кормили с ложечки жидкой пищей. Монахини ели капустный суп с клецками, и Ада толстела.

– Хотелось бы побеседовать с вами, сестра Клара, – сказала однажды вечером в конце октября сестра Бригитта, когда они поднимались по лестнице на свой чердак после смены.

Я в чем-то провинилась, насторожилась Ада. Но в чем? Может, разговаривала во сне и выругалась ненароком. Или выдала свои секреты, хотя много ли ей осталось утаивать. Сестра Бригитта знала, что Ада не настоящая монахиня, и, скорее всего, сестра Моника поделилась с ней своими соображениями насчет того, что и женой Ада была не настоящей. А вдруг она получила какие-нибудь известия? Ада находилась неподалеку, когда сестра Бригитта сказала охране – то есть не сказала, ведь по-немецки монахиня не говорила, – но просто нарисовала крест и ткнула в него пальцем.

– Красный Крест, – объяснила она свою настойчивость сестрам, – сообщит нашим родным, где мы и что с нами.

Но так и Станислас может связаться с Адой. А что, если он здесь, в Германии, и разыскал Аду, и приехал, чтобы вызволить отсюда? Я заплутал в ночи. Вернись ко мне, Ада. Что ж, она вернется. Простит его. То, что между ними произошло, – досадное недоразумение, не более.

– Я не могла не заметить, – сестра Бригитта опустилась на нижнюю полку нар и жестом пригласила Аду сесть рядом, – что у вас все это время не было месячных. Не должна ли я спросить о причинах?

– Переживания, – пожала плечами Ада; от матери она не раз слыхала, что такое бывает. – Нервы. Усталость.

– Вас тошнит?

– Только когда обмываю покойников. Этот трупный запах, я не выношу его.

– Вы были замужем?

Сестра Бригитта явно не слушала Аду, иначе она бы не задавала такие дурацкие вопросы. При чем здесь замужество Ады?

– Да, но… – осеклась она. Неофициально она решила опустить на тот случай, если сестра Бригитта не знает правды.

– И вы вступили в супружеские отношения?

Какое ее собачье дело?!

– Когда вы в последний раз были вместе со своим мужем?

Замолчите! – вертелось у Ады на языке.

– Вы ждете ребенка?

От неожиданности Ада вздрогнула. У нее и в мыслях ничего подобного не было. Ребенок. Исключено. Но тот вечер, когда он уехал из Намюра… От изнеможения и выпивки она была как в тумане, Станислас улегся на нее. И это ощущение, когда он вошел в нее, – ей было больно. Потом, когда он закончил, внутри у нее было мокро и немножко кровило. Резинку он не надевал.

Ада уставилась на свои руки, сложенные на коленях. Пожалуй, вопрос сестры Бригитты не такой уж вздорный. Наоборот, все сходится: месячные пропали, Ада набирает вес. Она даже чувствовала какое-то трепетание внутри. Как это называется? Шевеление плода. А она думала, что у нее живот болит от плохой пищи.

– Вы не знали? – спросила сестра Бригитта.

Ада в ужасе покачала головой. Ребенок сейчас?

Куда она его денет? Где поместит?

– Что мне делать? – Голос ее был тонок и слаб, в животе забурлило. Беременна. А вдруг немцы узнают?

Она не могла забеременеть. Без резинки они делали это только один раз. Никто не беременеет так легко, это всем известно. Ребенок.

– Вы совсем притихли. – Сестра Бригитта погладила ее по колену. – Господь укажет нам путь.