Проигравшая в любви, или Не кормите Лярву! - Мария Винтерштейн

Текст был тёплым и искренним. И кое-где даже со знаками препинания. И зачем-то нелепый смайлик в конце.

Я оценила, Дорогой, спасибо! Но прости, пожалуйста, о какой независимости ты пишешь?! Не хочу показаться занудой, цепляющейся к словам, но сколько раз я проводила отпуска — одна, вечера — одна, без тебя, и не жаловалась?! Разве я хоть раз требовала отчета, где ты и с кем?! Разве это не независимость?!

Да, я скучала и тосковала, и регулярно озвучивала это. Но разве в этом есть что-то предосудительное?! И тебе нравилось слышать, как я скучаю, пока ты не принял решение — жить дальше без меня. А я не смогла вовремя остановиться. И, судя по всему, стала зависимой женщиной, которую не уважают мужчины.

А может, я была слишком послушной и предсказуемой? Соглашалась там, где ты ожидал, что буду настаивать на своём?! Странно, мне помнится, ты как раз меня и ценил за то, что не спорю по пустякам и стараюсь понять тебя.

Что же, в любом случае, сейчас я снова соглашусь с тобой, — ты прав. Я добровольно сделала тебя центром моей Вселенной. Я расслабилась и то, что случилось, полностью выбило почву у меня из-под ног. Тогда, когда наступил КОНЕЦ.

Эй, прекрасное солнце,

Красивые просторы,

Я потеряла любовь.

Я потеряла любимого

Навсегда.

Сердце из моей груди —

Взорвись, разорвись

И на кусочки разлетись.

Как тебе неспокойно,

Как же тебе неспокойно

Сегодня.

Эй, холодные ручейки,

Высокие горы

Меня предал тот,

Кому я поверила навсегда.

Не прощайте горы

Такую любовь,

Не свети, солнце

Таким предателям.

Кавказская песня

Ранний октябрь. Пятигорск. Мы стоим на берегу Новопятигорского озера. Я прошла к пирсу и замерла у самой воды. Он остался в стороне, чуть поодаль.

Кроме нас не было ни души. Солнце ласково согревало теплом кожу. За какие-то четыре дня на Кавказе я узнала о своём любимом больше, чем за недели часовых телефонных разговоров. И это разрушило мой прежний привычный мир. Мне приоткрылась другая жизнь — его личная. Новая. Без меня. Жизнь, к которой я не имела уже никакого отношения. Стоило приехать и все сомнения разом превратились в мучительную определенность.

Когда, ещё в Москве, я, поднималась по трапу самолёта на Минеральные Воды, меня переполняло предвкушение и радость встречи. Энтузиазм разбился о реальность.

Против моей воли сознание выхватывало из потока событий мелочи и складывало их в единую мозаику. Вот он встречает меня из аэропорта на такси, поскольку его собственная машина не на ходу. Он занимает место впереди, справа от водителя. Я сажусь сзади, через некоторое время устало прислоняю голову к стеклу и замечаю на стекле ночного такси символы поцелуев — это на мгновение отразился экран его мобильного телефона, в котором он в этот момент что-то сосредоточенно писал. Не стоит паниковать, наверняка, просто племянница соскучилась, — успокоила я себя.

— Откуда Вы? — спросил таксист.

— Гостья прилетела из Москвы. Я сам из Грозного. Живу там и в столице. Мотаюсь по делам, — спокойно ответил Ангел.

Таксисту вовсе не обязательно знать, что ты его любимая женщина, это глупо, — я снова легко нашла объяснение, хотя слово «гостья» неприятно резануло слух.

Однако разрушительные мелочи беспощадно продолжали сыпаться дальше: непрекращающийся писк поступающих ночных сообщений; двусмысленные фразы и шутки друга Ангела, когда мы вместе ужинали в ресторане, и краснеющие всякий раз уши любимого мужчины. Его отстранённость и раздражительность.

Банальные, но очевидные детали. Их было так много и, навалившись на меня все сразу, они выдали мне то, что я упорно не хотела видеть, но наконец-то увидела. Услышала. Прочувствовала всем своим существом.

Теперь, спустя всего четыре дня, итогом которых стало краткое, но мучительное для обоих объяснение по-взрослому, то есть без упреков и по существу, я, будто в оцепенении, стояла у озера и с ужасом думала — через несколько часов мой самолёт улетит на Москву, а я уже никогда не буду такой, как прежде.

Если бы не природа невероятной красоты, я бы не выдержала и плакала не переставая. Но слёз не было. Меня завораживало великолепие и безмолвность озера. Его величие предавало мне сил — я почувствовала, как где-то внутри набирает сил решимость не отступать, а бороться за то, что важно для меня. Ведь мне есть, что терять. Как и ему.

Несмотря на всё случившееся, я была благодарна Ангелу за романтические моменты, которые он постарался создать для меня в мой, по-видимому, последний приезд на Кавказ. Перед глазами еще стояли восхитительные виды горных пейзажей — накануне мы весь день провели в Приэльбрусье, поднялись и на сам величественный Эльбрус.

Ангел всегда стремился порадовать меня романтическими сюрпризами — будь то неожиданное свидание вместо озвученного похода на рынок, или внезапное сообщение, что ждёт меня с моими любимыми тюльпанами в кафешке напротив в середине рабочего дня. А какой незабываемой и насыщенной приключениями стала совместная поездка во Вьетнам, подаренная мне на день рождения! И, конечно, ежедневные милые сердцу пожелания «доброго утра» — в любое время суток как условный сигнал, что он соскучился.

Но больше всего я была благодарна Ангелу за моё имя. Это был, без сомнения, самый ценный его подарок. Еще никому до него не пришло в голову назвать меня так ласково и просто — «Манюся». Раз услышав, я почувствовала, что имя всегда было моим, просто я сама этого не знала до появления в моей жизни мужчины с именем Ангела. Как и не представляла ранее, что способна так любить мужчину — глубоко и естественно, как часть самой себя.

Только Ангелу позволено называть меня «Манюсей», потому что это очень личное, интимное обращение. Так звучала его любовь ко мне.

Но что теперь? Он стал со мной другим. Я больше не его Манюся. Не могу ей быть. Не должна ей быть.

Во всем происходящем в те минуты было что-то торжественное, судьбоносное. Я понимала, что эти мгновения навсегда останутся в памяти и в моём сердце, и не хотела портить будущие воспоминания банальной истерикой. Слёзы случатся позже, в аэропорту. А пока мы стояли порознь. И молчали.

Только его телефон разрывался от звонков. Вероятно, с работы. Он сбрасывал трубку.

Устав стоять, я присела на деревянный пирс. Он не двигался с места, чтобы встать поближе ко мне. Это расстояние между нами было мучительно.

— Пожалуйста, ты мог бы сесть со мной? — позвала я.

Он подошел и опустился рядом.

— Тут безумно красиво — сказала я и положила голову ему на плечо. Слеза поползла по щеке. Он нежно стёр её, проведя пальцем по проторенной слезой дорожке.