Племянница жены - Катя Лоренц

ней так все переплетено. Боль, ревность, нежность, желание отдавать. Но на чужом несчастье счастье не построишь.

Весь рабочий день меня мучает мысль, что на этом все. Больше ничего не будет. Я нужна ему ради секса, а его не будет. А потом вернётся Вика, и все что мне останется: сгорать от чувства вины перед тетей и вспоминать то, что было, залечивать раны, видеть их вместе и мучиться от ревности. Я так погрузилась в свои мысли, что не заметила, как прошел день.

Я не решилась идти к Мише в кабинет, итак обо мне начинают шушукаться. Вышла на улице. План быстро добежать до метро, усложнял проливной дождь. Накрыв голову сумкой, побежала, не обращая внимания на звук клаксона, пока черный знакомый автомобиль не поравнялся со мной, и оттуда выскочил злой Миша.

— Ты с ума сошла? Быстро в машину! — я села и выжала волосы. Миша пристегнул ремень безопасности и включил подогрев сиденья.

— Что с твоим телефоном?

— А что с ним? — Достала из сумки трубку и не смогла его включить.

— Я был на переговорах. Звонил тебе, чтобы подождала. Но ты не отвечала на звонки. Ни на рабочий, ни на сотовый, — он звонил! Не смогла скрыть улыбку.

— Я в основном была этажом ниже. Олег Геннадьевич попросил отнести документы в пиар отдел, а там…

— Как ты себя чувствуешь? — перебил он и в его голосе были заботливые нотки, пробивали мою хрупкую защиты.

— Я в конце рабочего дня выпила таблетку, так что нормально.

Вернувшись домой обнаружила, что выложила средства гигиены и таблетки.

— Есть зонт? Мне нужно в аптеку.

— Зачем?

— Я таблетки забыла и…

— Ясно. Я сам схожу. — я открыла рот, чтобы возразить, но Миша уже хлопнул дверью. Он даже не узнал что брать.

Переоделась в домашние шорты, футболку и теплые гольфы. Сидела в зале, щелкая кнопки на пульте. Миша вернулся промокшим до нитки.

— Вот я не знаю, что брать. Впервые это делаю, — протянул пакет.

— Ты скупил всю аптеку. А зачем мне ежедневки?

— Я не знаю. Взял что было. Надеялся, что ты оценишь мой подвиг. Я правда делал это в первый раз.

— Я оценила, — отложила пакет в сторону и обняла за шею, заставляя нагнуться. Губы у Миши холодные, а на языке запах табака. Похоже он выкурил сигарету, прежде чем зайти в аптеку.

— Ты замёрз, — сняла с него мокрую рубашку и завороженно провела по торсу, покрывая холодную в мурашках кожу поцелуями, спускаясь ниже.

— Снежа. Тебе же нельзя, — моя потребность отдавать достигла пика. Хочу принадлежать ему каждой частичкой. Опустилась на колени.

— Я никогда этого не делала. Скажи как нравится, — возвращаю ему его фразу. Руки трясутся, пока достаю ремень из шлевок. Я хочу, чтобы ему понравилось, чтобы когда я ушла, он часто вспоминал меня. Опускаю брюки вместе с боксерами. Гладкая бордовая головка с блестящей капелькой на конце, покачивается возле моих губ.

— Что дальше? — охрипшим голосом спрашиваю я, смотрю снизу вверх. Миша берет член в руки проводит по всей длине и приставляет к губам свое дуло.

— Открой рот, — сгораю от стыда выполняю. Входит только головка, он делает движение вперед-назад. — Сука, как хорошо. Сможешь глубже взять? — я киваю, кайфую от того как его ведет от моего неумелого минета. Ему нравится. Осмелев начинаю сама двигаться. — Моя сучка, — рычит он, запуская цепную реакцию эйфории. Мне нравится, как он ругается во время секса, будоражит. Член наливается и выстреливает в горло.

— Снежа моя, — поднимает с колен и целует в губы. Усаживает на диван, между своих ног. Он всегда становится нежным после грубого секса. — Живот болит?

— Немного, — он целует меня в шею, поглаживает живот.

— Ты волшебник, — мурчу я. — Так совсем не больно.

Миша включает телевизор и я засыпаю на его плече. Просыпаюсь рано утром от настойчивого звонка в дверь, потом раздается стук. Первая мысль, что приехала Вика и она все знает, но у нее есть ключи. Открываю дверь, вижу статную высокую даму в строгом брючном костюме.

— Вы кто? — не дождавшись объяснения, спрашиваю я. Женщина заходит внутрь, она не одна, вместе с мужчиной.

— Я, милочка, к сыну. А вы кто? — и тут картина маслом из зала выходит заспанный Миша в одних боксерах.

— Мама? — растерянно спрашивает он. Она переводит взгляд с него на меня. Смотрит, как на змею.

— Мама?! — переспрашиваю я, цепенея от страха.

Михаил

Августа Федоровна, моя мама, привыкла держать все под контролем. Чтобы ей все подчинялись. С отцом у нее получалось, а со мной нет. Характером я пошел в маму. Не выдержав тоталитарного режим, ушел из дома, как только исполнилось восемнадцать. Мама угрожала, говорила, что я сгину в канаве, даже не разговаривала со мной целый год.

Когда у нас с Олегом получилось открыть компанию и удалось зарабатывать себе на хлеб, она смилостивилась. На свадьбу пришла.

После того, она перестала играть в театре, времени у нее стало предостаточно. Теперь она часто заявляется к нам в квартиру без объявления.

Мама поправила черный шарфик на шее.

— Сынок. А как же Викуся? — заботливые нотки по отношению к жене стали неожиданностью. Мама терпеть ее не могла.

— А что Вика? Она на съемках, — глаза мамы сверкнули. Ещё бы, она могла терпеть скрипя зубами, что в моей жизни появилась другая женщина кроме нее, но чтобы еще подвинула её на её же поприще.

— Ты мне обязательно расскажешь, что за съемки. Но ты же понял о чем я? Об этой вульгарной девице. Жена за порог, а ты уже кого-то притащил.

— Мама! Это племянница Вики. Снежана. И она не вульгарная.

— А ну тогда понятен твой внешний вид. Видимо раз родственница, то ты можешь разгуливать в одних трусах.

— Я у себя дома. А ты бы могла позвонить, прежде чем сваливаться как снег на голову.

— Ты слышал, Александр? — обратилась она к отцу. — Это все твое воспитание и мещанские манеры.

— Может чаю? — с надеждой спросила Снежана.

— Вы бы не встревали в чужой разговор, милочка.

— Мама, извини. Нам скоро на работу. Проходите. Позавтракаете с нами?

— Я тогда в душ, — пищит Снежа и уходит.

Пока я готовлю яичницу, отец заваривает маме и себе чай.

— Сынок, — шепчет отец. — Ты думаешь это хорошая идея променять двадцать лет брака на несколько минут удовольствия?

— Ты о чём? — притворился дурачком.

— О Снежане. И не ври мне. Я вижу, как ты на нее смотришь.

— И как же?

— Как на свою женщину. — И мать заметила.

— Может это любовь?

— Не смеши меня.