Двадцать лет в разведке - Александр Бармин

Зима 1919 года стала самым опасным периодом для молодой республики. Вооруженная английским оружием армия Юденича двигалась на Петроград. Добровольческая армия генерала Деникина, заняв Орел и большую часть Украины, продвигалась к Туле и Москве. Генерал Миллер с помощью англичан и американцев захватил Архангельск и пытался продвинуться к Вологде. Адмирал Колчак угрожал Уралу и Волге. Уинстон Черчилль провозгласил крестовый поход четырнадцати государств против большевизма, и блокада Антанты медленно затягивала петлю голода на шее России.

В этот тяжелый момент ЦК решил объявить призыв в партию. Это была хорошая идея. Тех, кто вступал в партию в момент, когда мог рассчитывать скорее на виселицу или пулю от белых, чем на правительственную должность от красных, можно было считать вполне искренними. Партийный комитет мобилизовал всех членов нашей ячейки на эту работу. Это был первый случай, когда мне пришлось выступать на большом собрании.

Собрание проводилось в кинотеатре. Когда мне предложили выйти на авансцену и обратиться к полному залу, внимательно смотревшему на меня сквозь клубы табачного дыма, я пришел в ужас. Я пытался овладеть собой, засунув руки в карманы. Красная Армия повсеместно отступала, но я сравнил ее с пружиной, которая развернется тем сильнее, чем больше ее сжать. Я говорил о нашей борьбе за победу. Мои усилия вначале были вознаграждены скромными аплодисментами, но мое смущение прошло, и в целом я выступил довольно хорошо.

Мы проводили эту кампанию везде: на фабриках, в конторах, госпиталях и школах. И везде мы говорили, по существу, одно и то же:

«Вступайте в партию, которая не предлагает вам никаких привилегий. Если мы победим, то построим новый мир, если потерпим поражение, то дорого отдадим свои жизни. Кто не нами, тот против нас!»

Только в нашем маленьком городе эти отчаянные усилия принесли партии пополнение в полторы тысячи человек. Наша пехотная школа стала полностью коммунистической. Наша ячейка выросла с пятнадцати до трехсот семидесяти человек. Коммунистами стали и некоторые преподаватели, бывшие офицеры императорской гвардии. В результате этой кампании, проводившейся по всей России, была создана партия бойцов, насчитывавшая сотни тысяч, готовых победить или умереть за советскую власть. Именно тех, кто уцелел из этого поколения коммунистов, Сталин и его подручные уничтожили в 1937 и 1938 годах.

В нашем маленьком городе свирепствовали холод, голод и тиф. Местные власти принимали отчаянные усилия для поддержания жизни города, хотя иногда это казалось невозможным. Все лица призывного возраста были уже мобилизованы. Самые молодые и самые старые не получали достаточно пищи, чтобы быть в состоянии выполнять тяжелую работу, и в массовом порядке уходили в деревни. Коммунальные службы практически перестали существовать. Наша школа осталась единственной организацией, которая могла действовать в чрезвычайной обстановке.

И вот нас в любое время дня и ночи привлекали к выполнению специальных задач. Нас могли поднять ночью и в лютую стужу направить на тушение пожара в отдаленном районе города. Поскольку лошадей не было, пожарную технику приходилось тащить на руках. В других случаях нас вызывали в госпитали. Мы ничего не могли сделать для сотен умиравших из-за отсутствия питания и медикаментов, но мы могли отправиться в лес и нарубить дров, чтобы спасти их от замерзания. В этой работе мы пытались заручиться помощью крестьян; сырые дрова, которые мы заготавливали в лесу, смешивали с сухими бревнами из покинутых домов, которые они нам находили, а мы их тут же разбирали.

Иногда мы выставляли почетный караул на похоронах командира, погибшего на фронте, сопровождали тело с железнодорожной станции в помещение Совета, а затем на кладбище. Когда возникала необходимость мобилизации оставшихся жителей на разгрузку вагонов или на выполнение других работ, это тоже поручалось нам. Иногда после снегопадов железная дорога покрывалась сплошной коркой льда, и нас вызывали скалывать его, чтобы движение могло продолжаться.

Каждый день можно было видеть, как несколько оставшихся в городке лошадей совершали скорбный рейс на кладбище с останками тех, кто умер накануне. Мертвые тела лежали в ледяную стужу на ярком солнце, одетые или в нижние рубахи, или в лохмотья, – не хватало полотна, не хватало всего, и мертвых вместо гробов порой хоронили в простых ящиках. Было слишком много трупов, и осталось слишком мало живых, которые могли их похоронить. В любой момент могла наступить оттепель, а это означало угрозу эпидемий. Периодически вся школа работала на кладбище. Мы рыли траншеи в мерзлой земле и укладывали в них останки людей, многих со следами ран, а некоторых, на удивление, сохранивших даже в смерти какую-то внешнюю чистоту.

Несмотря на эти тягостные дополнительные обязанности и нищету истощенного города, мы не падали духом и медленно, но уверенно продвигались в учебе. Мы имели дело не просто с учебным противником на классных досках. В нашей подготовке не было ничего академического. Учеба была так тесно связана с практикой, что около одной трети курсантов не дожили до окончания курса, а погибли в боях и были похоронены с воинскими почестями под тонким слоем земли. Благодаря нашей высокой организованности и дисциплине мы выполняли роль ударного подразделения, которое направлялось на самые критические участки фронта. Такова была участь курсантов по всей Советской России.

К середине Гражданской войны Троцкий сумел организовать более шестидесяти таких школ – в пять раз больше, чем существовало в царской России. Он знал цену курсантам как наиболее подготовленной и самой храброй части Красной Армии. Это были крепкие люди, они мужественно шли в контрнаступление против английских танков Юденича под Петроградом и остановили паническое бегство частей Красной Армии. Они бросались на танки, как в штыковую, и хотя сотни из них погибали, другим удавалось вспарывать тонкую броню как консервную банку и добираться до экипажей. Именно курсантов бросили навстречу Врангелю, когда тот пытался прорваться к Каховке на юге Украины. За две недели кровопролитнейших боев курсанты смогли остановить и сорвать его наступление. И в 1921 году были снова курсанты, которых бросили на кронштадтский лед под огонь крепостной артиллерии с приказом прорваться любой ценой.

Нам тоже довелось хлебнуть этого. За шесть месяцев, проведенных в школе, мы четыре раза принимали участие в боевых действиях.

Из четырехсот наших курсантов, как я уже выше говорил, сто пятьдесят погибли на «боевой практике». Из тридцати человек моего класса пятнадцать погибли за четыре месяца. Первое наше задание было особенно неприятным. Одно из подразделений на Южном фронте взбунтовалось и отказалось занять боевые позиции. Послали за нами. Мы окружили их, завязали бой, арестовали командира, комиссара и разоружили солдат. Командир, комиссар и еще несколько зачинщиков были немедленно преданы суду военного трибунала и расстреляны. Мы вернулись из этой экспедиции обозленные и без особой славы, но мы сами узнали кое-что очень важное о солдатском долге.

В другом случае возникла угроза польского наступления на город. Со стороны Речицы, лежавшей в сорока километрах к западу от Гомеля, надвигался генерал Халлер. Нас послали навстречу с задачей преградить путь полякам, но на этот раз обошлось без большой драки. Они просто проверяли нашу готовность. Мое главное воспоминание об этом эпизоде связано с тяжелейшим пешим маршем по промерзшей пустынной дороге, окаймленной по обочинам белыми березами. Меня, как бывавшего уже в боях, направили в соседнее подразделение для установления взаимодействия на левом фланге. Задача эта была сложная, к тому ж я был так измучен переходом, что засыпал на ходу Оставшись совершенно один, я брел, что называется, механически, в надежде поскорее добраться хотя бы до первого занесенного снегом поста. Этот свой поход я надолго запомнил. На этом участке, помнится, мы пробыли около десяти дней и вернулись в свое расположение лишь с небольшими потерями, так как через несколько дней польское наступление выдохлось.