Русалка - Кристина Генри

Когда она дрожа поднялась на ноги, Леви кинулся за платьем и протянул ей, старательно отводя взгляд, чем, судя по всему, развеселил – она тихонько прыснула от смеха, натягивая одеяние через голову.

«Чудненько, – мрачно подумал он. – Все эти дни я из кожи лез, чтобы её развеселить, а достиг успеха, лишь пытаясь проявить деликатность».

Амелия ещё дрожала от холода, и Леви накинул ей на плечи сюртук.

– Благодарю, – сказала она и оглянулась. – Ну, мистер Барнум?

Леви совсем забыл про Барнума. Оглянувшись вслед за Амелией, он поймал какой-то странный взгляд своего партнёра. Интересно, что бы это значило?

– Что ж, миссис Дуглас, – ответил Барнум, – захватывающее зрелище. Определённо, такое увидишь нечасто.

Амелия кивнула.

– Теперь вы понимаете, что без морской воды ничего не выйдет. В аквариуме должна быть морская вода, не пресная. И понадобится песок или земля, к которой я прикасаюсь, чтобы превратиться обратно.

– Почему? – спросил Леви.

Амелия пожала плечами.

– Так происходит волшебство.

Позже, когда Амелия ушла в свою комнату, а Леви лежал на кровати, уставившись на маленького коричневого паучка, ползущего по потолку, Барнум спросил:

– Если у этой девицы есть волшебная сила… что же тогда, значит, бывают и феи, и ведьмы, и привидения? А если бывают, божьи они творения или дьявольские?

Таких речей от Барнума Леви ещё не слышал. Философские проблемы Тейлора обычно не интересовали.

– Если она здесь на земле, то, конечно, её создал Господь, – ответил Леви.

Сам он совсем не был в этом уверен, но хотел, чтобы Барнум и в мыслях не допускал, что Амелия – порождение зла. Ничего хорошего из этого не выйдет.

– В Библии написано, что Господь создал всех животных и человека.

– Вот именно, – согласился Барнум. – Но кто же она? Человек с бессмертной душой или тупое животное?

– Она не животное, – огрызнулся Леви.

– Ну полно, не злись, – примирительно ответил Барнум.

– Достаточно с ней просто поговорить, и сразу ясно, что у неё есть душа, – добавил Леви.

Если бы Барнум слышал, как она оплакивает погибшего мужа, у него бы не осталось сомнений.

– Это не исключает того, что она послана Дьяволом искушать людей, – возразил Барнум.

Леви глубоко вздохнул. Надо отвлечь Барнума от этих мыслей. Если ему втемяшится, что Амелия – животное, то он скажет, что контракт недействителен и аннулирован, и у него есть право посадить её на цепь или в клетку. Леви не мог такого допустить.

– Единственное искушение, в которое она может ввести – расстаться поскорее с денежками, – отрезал Леви. – Подумать только, настоящая русалка в Американском музее Барнума! Да от желающих отбоя не будет.

– Золотые слова! – просиял Барнум.

При этой мысли Барнум приободрился. Леви знал, что Барнум заснёт под звон воображаемых монет – динь-динь-динь, – текущих рекой от всех горожан, желающих взглянуть на русалку.

Леви же едва забылся тревожным сном, и снились ему не деньги, а Амелия.

Он стоял на берегу какого-то невиданного ранее моря, яркой синевой простирающегося до самого горизонта. Вода всё прибывала, захлестнув сначала туфли, потом ноги до самых колен, а он всё стоял и чего-то ждал. Вот вода поднялась до пояса, до груди, и наконец явилась русалка.

Она возникла из морской пучины, схватила его и потянула вниз на самое дно. Дышать стало нечем, прекрасная лазурь обернулась холодной мглой, в которой виднелся лишь отблеск её глаз и острых, как иглы, зубов.

Леви проснулся, задыхаясь в холодном поту, словно захлёбываясь морской водой, и даже придя в себя через несколько минут, так и не смог окончательно стряхнуть это наваждение, чтобы заснуть.

По дыханию Барнума Леви понял, что тот тоже не спит, но до самого утра никто не проронил ни слова, хотя оба знали, кто занимал их мысли.

Восьмое августа тысяча восемьсот сорок второго года.

Толпа, собравшаяся перед нью-йоркским концертным залом, шумела, бурлила и колыхалась, словно все люди слились в единый гигантский организм, как это часто бывает при большом скоплении народу. Она продолжала расти с каждой минутой, и наконец стало ясно, что зал не сможет вместить всех желающих.

Временами там и сям слышался отрывистый мужской смех, который подхватывали трели женских голосов, но большей частью публика пребывала в напряжённом ожидании. Открытие намечалось ровно в полдень, и с приближением назначенного времени посетители всё чаще сверялись с карманными часами, извлекаемыми из-под шуршащих сюртуков.

На стене красовался транспарант восьми футов высотой с заголовком «ФИДЖИЙСКАЯ РУСАЛКА» и изображением полуобнажённой красотки.

Уже несколько недель все газеты Нью-Йорка пестрели заметками о докторе Гриффине, недавно приехавшем из лондонского лицея естествознания, и русалке, обнаруженной им во время экспедиции по островам Фиджи.

К концу июля весь город был охвачен «русалочьей лихорадкой», чего, собственно, и добивался Барнум.

* * *

Вернувшись с Род-Айленда, Барнум принялся за работу. Он написал несколько писем о докторе Гриффине и его русалке и организовал их отправку в редакции некоторых нью-йоркских газет якобы из разных уголков страны. Разумеется, его связь с теми письмами и с самой русалкой никоим образом не прослеживалась, чтобы не допустить и тени подозрения в мистификации, подобной Джойс Хет.

Эти письма, казалось, обеспокоили Амелию.

– Но он ведь меня не поймал, и я даже не знаю, где находятся Фиджи.

– Не вздумайте это сболтнуть репортёрам, – предупредил Барнум. – Для тех, кто покупает билеты, вы лишь диковинное создание с тропического острова.

Амелия нахмурилась.

– Это же ложь.

Барнум раздраженно махнул рукой Леви.

– Объясни ей.

Леви раздражала эта привычка Барнума увиливать от объяснения различий между обманом и умением показать товар лицом, но не успел он собраться с мыслями, как Амелия спросила:

– А кто это, доктор Гриффин?

– Э-э, это буду я, – замялся Леви.

Она не стала повторять, что это тоже ложь, но по её красноречивому взгляду всё было ясно и так. Она прекрасно понимала, что он тоже об этом знает, и хотела разобраться, зачем Барнуму понадобилось распускать эти нелепые байки.

– Мы не можем говорить, что вы как-то связаны с Барнумом. Особенно в самом начале.

– Но почему?

Между Барнумом и Леви словно возник призрак Джойс Хет. Леви растерялся, не зная, что ответить, но тут заговорил Барнум: