Тот, кто ловит мотыльков - Елена Михалкова

Меднолицая остроносая старуха глядела на гостью не мигая.

– Я принесла мелки для Ксении, Тамара Михайловна. Она на днях упомянула, что хочет поучиться рисовать.

Маша протянула коробку с пастелью.

Пахомова выудила из кармана кофты очки, нацепила на нос и, перегнувшись над низким штакетником, пристально рассмотрела коробку.

– А-а, карандашики, – протянула она. – Вот это хорошо. Ксеня порадуется. Спасибо, милая! Сколько я тебе должна?

Она полезла в другой карман, словно собираясь немедленно отсыпать Маше горсть мелочи.

– Что вы, Тамара Михайловна! Это просто так, в подарок!

– Ну хоть цветочков возьми. Да не тех, не выполотых!

Она скрылась во дворе и вскоре вернулась с пучком небольших фиолетовых и розовых астр.

– Красивые какие. Спасибо!

– На здоровье! Ксеня! – вдруг тонко и пронзительно выкрикнула Пахомова. – Ксения! Иди сюда!

В доме прошуршало, но никто не отозвался. Маша взглянула на Тамару Михайловну – слышала ли она этот звук?

– Уроки свои, должно быть, учит, – с осуждением пробормотала Тамара. – Я ей передам твою коробочку, не бойсь.

Маша бережно перехватила цветы под тоненькие ребристые стебли.

– Тамара Михайловна, – небрежно спросила она, будто только что вспомнив, – а кто жил в пятнадцатом доме на Школьной?

Тамара задумчиво пожевала сухими губами.

– Дай-ка сообразить… В пятнадцатом, пятнадцатом… Это какой же?

– Третий за поворотом. Перед ним ещё бузина старая.

– А, бузина! Марина Мякинина там жила.

«Мариша»!

– Где она сейчас? – спросила Маша.

– Марина-то? Померла она. В прошлом году померла.

Маша поблагодарила и отошла, но от дороги снова вернулась к палисаднику.

– Тамара Михайловна!

– Ась?

– А как она выглядела? Марина Мякинина.

Старуха поправила на голове платок.

– Ну как… Обычно выглядела. Женщина как женщина. Рослая. Молодая. Волосы рыжие, навроде твоих.

Вот все и объяснилось, говорила себе Маша на обратном пути. Имена похожие, и волосы рыжие, и возраст близкий – не удивительно, что Колыванов перепутал, он, должно быть, эту Марину-Маришу много раз провожал до дома по стариковской своей галантности. И тут ему снова подворачивается рыжеволосая женщина. Память дала сбой.

Астры покачивали мохнатыми головками в такт ее шагам.

Официальных улиц в Таволге было четыре. Улица Ленина, переименованная в девяностых в Центральную, улица Гагарина – в честь одноименного совхоза. Школу в Таволге построили, но так и не открыли, а длинное одноэтажное здание приспособили под клуб. От него отсчитывала начало Школьная, бывшая Советская. Четвертая же улица была, по сути, нагромождением переулочков, тупиков и проездов на задворках Гагарина и Центральной и носила название Лесная.

Дойдя до развилки Гагарина и Школьной, Маша несколько секунд постояла, раздумывая, а затем свернула на Школьную.

Змеиный ствол бузины перед домом она увидела издалека. В первую секунду ей показалось, что под бузиной кто-то стоит, но она прищурилась – и иллюзия растаяла. Где-то лаял Цыган. Перекрикивались сороки. Шелестела высокая трава. Улица выглядела хоть и пустынной, но безмятежной.

Маша хотела уже возвращаться – зачем она вообще снова явилась сюда? – но какое-то смутное чувство заставило ее подойти ближе. Снова кольнуло едва уловимо: что-то здесь не так.

Она поняла, что именно, когда оказалась прямо перед домом. В щель между досками, которыми были заколочены окна, падал солнечный свет, и в этом свете Маша разглядела слабую зеленую поросль.

В первую минуту она решила, что за то время, что изба стояла бесхозной, пол в доме сгнил, крыша провалилась, и внутри, за этими стенами, которые с улицы казались крепкими, выросли вечные спутники разрушения человеческого жилья – березки. Но потом пригляделась и ахнула.

Никакая это была не березка. Это была герань в горшке, зеленеющая герань.

«Собственно, в этом ведь тоже нет ничего удивительного… – начала было мысленно Маша. – Да, хозяйка умерла, а горшки забыли унести, и за год цветы в них разрослись…»

Она осеклась, поскольку на ум ей пришло очевидное соображение: забытые растения кто-то должен был поливать. Без воды не растет даже очень стойкая герань.

Ржавый навесной замок был похож на дохлую черепаху.

Маша приманила Цыгана на вареную индюшатину. Цыган, сообразительное существо, быстро понял, что ему время от времени будут выдавать лакомство, если он последует за этой странной женщиной, и согласился на условия сделки.

Без собаки Маша не чувствовала бы себя и вполовину так уверенно. Пёс, трусивший чуть впереди, как бы придавал ее затее характер обычной прогулки. Дама с собачкой. Отчего бы благородной даме не прогуляться со своим верным псом в ближайшую дубраву?

Скажем, полтора километра.

Ровно столько отделяло Таволгу от кладбища.

Возле развалин церкви Маша, гуляя, видела старые могильные плиты. Под ними упокоились священники и члены семьи купца Афанасия Дубягина, щедро жертвовавшего на нужды прихода, – чтобы разобрать его фамилию, Маша долго вглядывалась в полустершуюся надпись.

Но жителей Таволги хоронили на официальном кладбище.

Извилистая дорога привела ее под своды леса. До места назначения, если верить гугл-карте, оставалось совсем немного. На всякий случай Маша подобрала увесистую палку и свистнула Цыгана, чтобы не отбегал далеко.

Беспокоили ее не сами могилы и, уж конечно, не их обитатели, спящие вечным сном. При кладбище жил сторож.

Его самого Маша еще ни разу не встречала. Имени у этого человека как будто вовсе не было, только фамилия – Климушкин: мягкая, безобидная фамилия, тянется в середине тоненько, словно детский голосок, а затем подпрыгивает небрежно подброшенным камушком. Клиииииимуш-кин!

Сторож был фигурой загадочной. Он жил на отшибе, хотя мог бы занять один из десятков пустующих домов в Таволге. Все были бы только рады: в тех условиях, в которых оказались таволжане, они были вынуждены сбиваться вместе, как пингвины, а на плаву их держала взаимовыручка. Здесь Климушкин тоже был незаменим: его призывали, когда требовалась помощь, связанная с тяжелым физическим трудом. Покосившийся забор у Пахомовых стоял только благодаря Климушкину, и с ульями Валентину Борисовичу помогал тоже он.

Климушкин мог оказаться кем угодно. Например, человеком, не любящим чужаков. Именно на этот случай Маша взяла с собой проводника – Цыгана. Пес должен был засвидетельствовать ее благонадежность; она всерьез на это рассчитывала.