📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгРазная литератураПараллельные вселенные Давида Шраера-Петрова - Коллектив авторов

Параллельные вселенные Давида Шраера-Петрова - Коллектив авторов

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 108
Перейти на страницу:
журналисте Даниэле Гаере, который становится отказником и иммигрирует в США лишь в поздние 1980-е. Авторская избранность и глубинная связь Даниила Раева и Даниэля Гаера отмечены не только сходством фамилий героев с фамилией их создателя: Шраер – Раев – Гаер и не только почти полной идентичностью имен героев: Даниил – Даниэль, но и библейско-пророческой первородностью имен автора и его героев: Давид – Даниил – Даниэль. (Кроме того, в имени героя «Французского коттеджа» трудно не увидеть фамилию Юлия Даниэля, писателя, жертвы брежневских репрессий, подельника Андрея Синявского по знаменитому процессу 1966 года.)

«Как трудно отделить мои тогдашние, шестидесятилетней давности, впечатления от нынешних воспоминаний о тех впечатлениях!» [Шраер-Петров 2004: 25] – замечает взрослый Даня Раев, реконструируя прошлое. Такая точка зрения на метод повествования не только учитывает намеренное стирание традиционных жанровых пределов художественной прозы и прозы мемуарной, но и помогает читателям Шраера-Петрова оценить его возобновленный диалог с Набоковым и Чеховым – теперь уже преодолевающий границы времени, пространства и культуры.

Как многие другие писатели и интеллектуалы послевоенного советского времени, Шраер-Петров впервые встретился с набоковской прозой в 1970-е годы на страницах тамиздатовских книг издательства «Ардис», нелегально привезенных в СССР (а также их переплетенных ксерокопий). В середине «Французского коттеджа» главные герои читают, перечитывают и обсуждают «Лолиту», причем в седьмой главе романа, названной «Ялта», действие происходит до и во время эпидемии холеры 1970 года. Гаер, главный герой романа, оказывается вовлечен в двусмысленный разговор с Ильей Бухманом, успешным кинорежиссером. Бухман работает вместе с возлюбленной Гаера Валей (или Валечкой), которую что-то роднит с Полечкой из «Осени в Ялте» и с Ниной из «Весны в Фиальте». Кинорежиссер бросает вскользь скабрезные намеки, касающиеся Гаера и Сонечки, дочери Вали:

«Вот именно, кто знает? Разве предполагал Набоков, что его

“Лолита” станет так патологически знаменита!»

«Почему же патологически?»

«Потому что её бешеный успех – не что иное, как выражение несокрушимой страсти цивилизованного общества к сексуальной патологии».

«Я как-то по-другому воспринимал этот роман. Искусство – да! Эротика – несомненно! Но никак не патология.

Впрочем, надо перечитать. Мне “Лолиту” давали на одну ночь».

«Вот вы и перечитайте, Гаер. Я вам пришлю с Валей. Полезное и поучительное чтение. Особенно для тех, кто оказывается в сходных ситуациях» [Шраер-Петров 1999: 204].

В восьмой главе романа, действие которой начинается в Москве в 1977 году, читатель узнает, что Бухман уехал из России и совершил алию, а вот его инсинуации взошли в воспаленном воображении Вали. Брак Вали и Гаера трещит по швам, и Валя бросает Гаеру слова, полные горечи и злости:

«И что же? Я её люблю, как родную дочь. При чём тут твои страхи и предчувствия, Валя?»

«При том, что для Сонечки ты не отец и не отчим. Ты для неё метафора мужчины. То есть её влечение к тебе вполне естественно. Да и по возрасту она давно не Лолита. Хотя ты вполне подходишь на роль Гумберта. Ведь всё это началось ещё в Ялте. Я помню отлично, как она была возбуждена. И это был как раз возраст Лолиты. Бухман предсказывал…» «Послушай, Валя, всё, что угодно, но не оракулства этого пончика с говном!» – взорвался Гаер.

«Да ты, Гаер, просто-напросто завидуешь Бухману. Завидуешь и трусишь. Завидуешь его решительности и трусишь говорить о нём хорошо, потому что он бросил всё: свою блистательную карьеру, квартиру, связи и уехал в Израиль!» – выкрикнула Валя [Шраер-Петров 1999: 256–257].

В романе намеренно отсутствует описание жизни Гаера в отказе (отчасти из-за того, что автор трилогии об отказниках уже не ставил перед собой такой задачи), и в последней, американской главе романа это уже новый американец, живущий в Новой Англии. События последней главы разворачиваются на Кейп-Коде (Тресковом мысе, который Иосиф Бродский ввел в русскоязычную поэзию) во время урагана «Боб» и московского августовского путча 1991 года. В Америке Гаер заканчивает главную книгу своей жизни, которая, по сути, разрушила его брак и советскую карьеру. Будет ли эта книга называться «Французский коттедж»?

В русско-американском романе Шраера-Петрова о журналисте Данииле Гаере читатель не может не услышать отголосков русского («Дар») и американского («Лолита» и «Пнин») Набокова.

* * *

«Постичь различие между русскими и евреями. А эти два народа мне ближе других – плотью (генами) и духом (языком)» [Шраер-Петров 1989:9], – писал Шраер-Петров в начале 1986 года, за полтора года до эмиграции, в книге «Друзья и тени» – романе-воспоминании о Ленинграде 1950-60-х годов. Примерно через пятнадцать лет, в предисловии к сборнику рассказов «Jonah and Sarah: Jewish Stories of Russia and America», он отметил следующее: «Эти четырнадцать рассказов – свидетельство пятнадцати лет пускания корней в землю моей новой страны. Повествуют ли они о героях, все еще живущих в России или уже приехавших в Новый свет, эти рассказы – история отчуждения еврейского писателя от его родины»[60].

В рассказах, созданных после приезда в Америку, воображение Шраера-Петрова часто занимают любовные отношения евреев и неевреев. Некоторые из этих рассказов написаны с мягкой иронией; некоторые, к примеру рассказ «Hande Hoch!» (1999) о памяти Шоа (Холокоста) в современной Америке, резко полемичны, направлены против стереотипов, как отрицательных, так и положительных. К русско-американским рассказам Шраера-Петрова, в которых происходит переоценка стереотипов, принадлежит «Карп для фаршированной рыбы», где любовь нееврея-белоруса к своей жене – белорусской еврейке – преодолевает пороги времени, языка, страны, а ее любовь к мужу сходит на нет (или так, по крайней мере, кажется на первый взгляд). В фокус авторского внимания Шраера-Петрова попадают различные формы и состояния одиночества иммигрантов. В тех случаях, когда он пишет о нееврейских иммигрантах в Америке (японец в рассказе «Любовь Акиры Ватанабе»), собственный еврейский и иммигрантский опыт писателя служит точкой отсчета.

Перед персонажами романа «Странный Даня Раев», рассказа «Осень в Ялте» и других романов, новелл и рассказов, созданных в США, стоит дилемма двойного еврейско-русского самосознания. В этих текстах нередко фигурируют советские иммигранты, которые взаимодействуют, а иногда и вступают в конфронтацию с урожденными американцами – в качестве коллег, интеллектуальных и романтических соперников, любовников и нелюбовников. В Америке эти пришельцы, оказавшиеся в Новом Свете на волне еврейской эмиграции 1970-80-х годов, привычно причисляются американцами к двум категориям: евреи как «русские» и русские как «евреи». Подобная категоризация, лишенная нюансов и специфики, основывается или на стране происхождения и ее языке, или же на религиозной идентификации.

Короткая проза Шраера-Петрова обнажает авторскую увлеченность знаками идентичности. Эта иммигрантская американская проза сохраняет свою структурную

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 108
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?