Лермонтов. Мистический гений - Владимир Бондаренко

Вот так он и родился в ночь со 2 на 3 октября 1814 года. И хорошо, что в Москве, еле выходили Машеньку, случись роды в Тарханах, всё могло бы кончиться хуже. Заодно повивальная бабка, самая знаменитая в Москве, предсказала младенцу: быть ему великим человеком. Впрочем, она и жен ему будущих наобещала. Как всегда, все предсказанное надо делить пополам. Две няньки не отходили от колыбели, кормилица, здоровая и крепкая, охотно кормила младенца. Нынешние ненавистники Михаила Лермонтова и эту, обычную, тривиальную для дворянских семей XIX века процедуру поставят в упрек поэту. Дочка кормилицы умерла, не дожив до трех лет. И вот пишут, мол, мать все свое грудное молоко отдавала маленькому Мишелю, а собственную дочку держала голодной. Это полнейшая чушь. Для дородной деревенской женщины, уже имеющей детей, не только двоих, но и троих детей накормить не в тягость. А помирали в те времена дети и у крестьянок, и у цариц почти одинаково. И уж кормилице поэта бабушка щедро выделила и земельный надел, и крепкий дом. До конца дней своих Михаил Лермонтов вспоминал ее добрым словом. Из Москвы в Тарханы ехали по санной дороге уже ближе к весне 1815 года, взяв с собой и московского доктора, и бонну-немку Христину Осиповну Ремер.

В Тарханах Маша серьезно заболела. Оказалось — чахотка, самая безнадежная в то время болезнь. Не помогали ни врачи, ни деревенские бабки. Радовал сыночек, которому и напевала свои песенки. Супруг часто уезжал то в Москву, то в Кропотово. Он хотел и всю семью перевезти в Москву, уверял бабушку, что в Москве Машеньку и вылечат быстрее, но бабушка была категорически против. Тут хоть она за доченькой смотрит, а в Москве здоровый и красивый мужчина быстро забудет про больную жену. 25 января 1817 года М. М. Сперанский писал Аркадию Алексеевичу Столыпину: «Племянница ваша Мария Михайловна Лермонтова весьма опасно больна сухоткою или чахоткою. Афанасий и Наталья Алексеевна отправились к ней, т. е. сестрице вашей, в деревню…»

Афанасий Алексеевич Столыпин был любимым дядей замкнутой и нелюдимой Марии Михайловны, с ним ей становилось веселее. «…Он друг был твоей матери…» — писала позднее М. Ю. Лермонтову бабушка.

В феврале 1817 года Мария Михайловна от чахотки умерла.

Лермонтову после смерти матери было 2 года 4 месяца.

В той же полуавтобиографической поэме «Сашка» у него есть такие строки:

Смерть дочери глубоко потрясла Елизавету Алексеевну. Она не хотела жить в доме, где произошла трагедия. Дом был снесен, а на его месте Арсеньева построила церковь Марии Египетской. Для себя же с внуком поставила в саду одноэтажный деревянный дом с мезонином, обшитый тесом, с балконами, незамысловатыми наличниками, с крылечком вместо парадного входа. Елизавета Алексеевна как опытный психоаналитик отгораживалась от трагедий, наполнявших ее жизнь. Поэтому и уехала из Тархан на два года после смерти любимого мужа, поэтому и уничтожила обширный барский дом, чтобы ничего не напоминало ей о дочери, поэтому и позже раздала абсолютно всё из дома, что напоминало ей о погибшем внуке. В том числе все его рукописи и альбомы. Хорошо, что другие многое сохранили.

Она искренне любила и мужа, и дочку, и внука. Но хранить память о них не хотела. Это было для нее самоубийственно.

Незадолго до смерти жены из Москвы вернулся Юрий Петрович. У него на руках она и скончалась. Хоть и бурная у них была жизнь, с частыми ссорами, но факты говорят, они до конца любили друг друга.

Вот я и думаю, а если бы Юрий Петрович решился уехать всей семьей в Москву или даже в свое Кропотово, может, всё пошло бы по-другому? Не будь между ними постоянно недовольной Елизаветы Алексеевны, им и спорить бы было не о чем?

После смерти дочери, отослав зятя уже навсегда в Кропотово, бабушка хотела уехать с внуком на зиму в Пензу. Не получилось. Но, по крайней мере, при себе внука оставила.

Честно скажу, я уважаю характер и решимость Елизаветы Алексеевны. Управлять хозяйством, извлекая из всего прибыль, она умела. Но мягкости бабушке явно не хватало, да и, как нынче говорят, толерантности. У богатой и знатной барыни из рода Столыпиных из близких оставался один внук. Она решила любым путем оставить его при себе. А значит, при живом отце сделать мальчика полным сиротой.

Думаю, это и определило во многом характер Мишеля. Отец собирался забрать сына с собой в Кропотово. Видя эти сборы, Елизавета Алексеевна выставила ультиматум: или внук до шестнадцатилетия остается у нее на воспитании, или же она в своем завещании ему не дает ни-че-го. Да и на воспитание внука, на немцев, французов, англичан-гувернеров тоже не дает ничего. Конечно, никак нельзя отрицать любовь бабушки к единственному внуку, но нельзя не видеть и эгоизма этой любви. Если бы, несмотря на все уговоры Елизаветы Алексеевны, Юрий Петрович забрал сына с собой, все имение Тарханы перешло бы наследникам Столыпиных. Не было бы и никакой любви. В завещании было абсолютно четко указано, при каких условиях имение переходит к внуку. Никаких иллюзий. Кстати, то же повторилось и когда Мишелю исполнилось 16 лет. Если будешь жить с отцом, забудь о роскоши и достатке. Надо отдать должное, Юрий Петрович из любви к сыну пошел на эти условия. Он не мог ни дать такого первоклассного образования, ни обеспечить будущности своего сына.

А ведь все же отмечали искренность ее чувств. Сосед М. Н. Лонгинов пишет: «Нежность Елизаветы Алексеевны, лишившейся единственной дочери, перенеслась вся на внука, и Лермонтов до самого вступления в Юнкерскую школу (1832) жил и воспитывался в ее доме. Она так любила внука, что к ней можно применить выражение: „не могла им надышаться“, и имела горесть пережить его. Она была женщина чрезвычайно замечательная по уму и любезности. Я знал ее лично и часто видал у матушки, которой она по мужу была родня. Не знаю почти никого, кто бы пользовался таким общим уважением и любовью, как Елизавета Алексеевна. Что это была за веселость, что за снисходительность! Даже молодежь с ней не скучала, несмотря на ее преклонные лета. Как теперь смотрю на ее высокую, прямую фигуру, опирающуюся слегка на трость, и слышу ее неторопливую, внятную речь, в которой заключалось всегда что-нибудь занимательное. У нас в семействе ее все называли бабушкой, и так же называли ее во всем многочисленном ее родстве…»

Бабушка, энергичная и настойчивая, употребляла все усилия, чтобы дать внуку все, на что только может претендовать знатный продолжатель рода Столыпиных. О чувствах и интересах рода Лермонтовых она не заботилась. Сам Мишель еще в юношеских произведениях своих весьма полно воспроизводил события своей личной жизни. В его стихах выведены и мать, и отец, и ни строчки о бабушке.

Разумом он любил ее, ценил ее заботу, но в литературе она осталась лишь злобной старухой из пьесы.