Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

— Бегом, герр лейтенант, бегом!

И обратил внимание, что отделение припустило со всей прытью. Никакой вальяжности, никакого промедления. Вряд ли кто из них действительно опознал в темно-зеленых хищных машинах ударные советские истребители, но вот установить их национальную принадлежность ни для кого не составило труда.

И когда «ЛаГГи» показались из облаков во второй раз, отделение улепетывало со всех ног в спасительные заросли, под сень раскидистых дубов. Один из истребителей, как гончая, взявшая след, легко довернул в их сторону. Второй, закладывая широкий маневр, заходил на саму деревню. Ланге бежал, втыкаясь ногами в сухую, покрытую чуть пожелтевшей травой землю, и ему казалось, что земля эта самая липнет к нему, держит. Ему было страшно. Наверное, им всем, бегущим, было страшно, но его ужас просто захлестывал. Хотелось кричать, и возможно, он так и делал. Впоследствии, да и в сам момент бегства лейтенант вообще мало отдавал себе отчет в своих действиях. Просто бойцы мчались, и он вместе с ними, со всей возможной скоростью, неосознанно сбиваясь ближе друг к другу, забыв все рекомендации по налетам противника. Смерть подвывала сзади, ее приближение чувствовалось по забивающему уши реву, даже спиной, казалось, ощущалось приближение тяжелой машины, намеревающейся уничтожить их.

Пилоту «ЛаГГа» понадобилось всего лишь несколько секунд, чтобы поймать в прицел группу немцев. Еще доли секунды, чтобы выровнять машину, синхронизировать ее полет с движением мишени. Ну, и совсем уж мизерное количество времени нужно было, чтобы выпустить в бегущих пару PC и добавить, уже почти теряя цель, очередь из пушки.

Ланге повезло. Нешуточно повезло. Пилот в русском «гробу» сидел умелый и знающий свое дело. В любом ином случае вообще бы он вряд ли сунулся на штурмовку. Не дело это истребителей, даже в такой унифицированной машине. А этот вот зашел на цель.

Лейтенант, возможно, за счет своего спортивного прошлого, возможно, потому, что единственный был без винтовки и каски, почти возглавлял бегущих. Был в первой тройке. Ракетные же снаряды легли чуть позади последних, несколько подотставших бойцов. Хлопки разрывов, крики боли и, черт побери, прекрасно различимое чавканье осколков в живую плоть — все это придало такой импульс Ланге, что он метровыми прыжками вырвался вперед. Не оглядываясь, оставляя за спиной опадающих мертвых, воющих от боли раненых, буквально разорванных осколками снарядов и тяжелыми двухсантиметровыми пулями.

Над его головой пронесся силуэт машины, мгновенно скользнула по телу ее тень, и в следующую же секунду лейтенант буквально влетел в густые кусты, проламываясь сквозь них и не решаясь, вернее, даже не собираясь останавливаться.

«Милая моя Катэ…» — Ланге держал в руках ручку и тщательно вытирал капавшее перо. Внимательно, сосредоточенно, и вовсе не от того, что боялся наставить клякс. Просто впервые он не знал, как продолжить письмо, о чем написать, о чем рассказать. После вчерашнего случая не хотелось расписывать Катарине красоты природы, и говорить о скорой победе тоже было не с руки. Для Ланге, по сути, налет истребителей стал первым столкновением с врагом лицом к лицу. И нельзя было сказать, что Олаф выдержал его с честью.

Об этом следовало думать, и Ланге не собирался бежать от своих мыслей. Вчерашний налет стоил жизни двум солдатам, и еще четверо были достаточно тяжело ранены. Такая арифметика не привела бы в расстройство того, кто долго сражался на фронте, но для Ланге цифры были убийственны. Ведь он мог стать третьим или пятым в этом списке. Запросто. Будь менее расторопным, будь не столь отзывчивым на команду, будь немного менее везучим. И главное, основная проблема, с которой сталкивался Ланге в своих измышлениях, так это полная беспомощность перед лицом атакующей машины. Страшно, неимоверно страшно оказаться под ее прицелом, не имея возможности совершенно ничего ей противопоставить.

Да, возможно это придет с опытом. Так утверждал Вайзен, и Ланге склонен был ему верить. Самолет, танк, да любая машина, созданная для войны, управляется человеком, а значит, другой человек может победить. Имеет шансы. В конце концов, чем не пример панзергренадеры,[27]стальные нервы которых позволяли им забираться на атакующие танки и взрывать их минами.

Наверняка сыграло свою роль и отсутствие зенитного прикрытия. Даже не в той степени, что не смогли дать отпор русским, а гораздо больше в качестве занозы в подсознании, где сидела мысль о собственной незащищенности. Ланге не был трусом. Немудрено испугаться истребителя. Но вот разобраться в том, что произошло, дабы после ничего подобного не повторилось, Олафу было необходимо.

Майор Вайзен, непосредственный командир, а еще больше друг и наставник, позволил себе легкий стук в дверь, прежде чем войти. И лишь спустя пару секунд дверь отворилась, майор, бросив короткий взгляд на занятого своим мучительным письмом лейтенанта, прошел в комнату. Неторопливо, избегая смотреть на своего соседа, демонстративно увлеченного, расстегнул китель, повесил на вешалку, водрузив ее на вбитый стену гвоздь. Платяной шкаф в занятой офицерами хате имелся, но запах пота, затхлости и крысиный дух столь сильно впитался в древнюю конструкцию, что собственные вещи Вайзен предпочитал хранить отдельно.

— Я вижу, вы озабочены, мой мальчик, — после некоторых колебаний все же произнес майор. Поправил рубашку, пальцами заправляя ее за ремень, и подошел к столу, за которым устроился лейтенант. Подвинул табурет, опустился на него, немного наклонился вперед, твердо облокотившись о столешницу. — Могу понять вас, и мне, когда я впервые столкнулся со смертью, пришлось не сладко. Это нужно пережить, Олаф. Воспринять как то, что уже произошло. Смириться.

Ланге легко откликнулся на добровольную помощь своего старого наставника. Наверное, ему бы не хватило духу просить об этом, и потому он был благодарен тому, что Вайзен сам предложил разговор. Лейтенант отложил ручку и, явно волнуясь, а оттого несколько горячечно откликнулся:

— Я понимаю, герр майор, я это прекрасно понимаю! И я готов погибнуть за Великую Германию, думаю, в этом вы ни капли не сомневаетесь! Но вчера… Понимаете, вчера мне было не просто страшно… — Ланге замялся, не зная как выразить обуревающие его чувства.

— Понимаю, — кивнул Вайзен, поднял ладонь и по-отечески крепко сжал, почти что стиснул плечо своего лейтенанта. — Крещение огнем, мой мальчик, ведь это не просто слова! Вам следует пройти через многое, чтобы сполна ощутить честь сражаться за Рейх. Вы, будто фройляйн, дали волю своим чувствам! Соберитесь, Олаф! Что за настроение? Вы думаете, Катарина и ваша добрая матушка хотели бы видеть в вас такого защитника?